Борис Акунин - Просто Маса [с иллюстрациями]

— Пусть войдет, — отозвался строгий голос.

Переступив порог, Маса обмер. Посреди битого кирпича и всякого хлама, прямо под открытым небом стоял письменный стол. На вошедшего смотрели два лица, благосклонное и суровое. Первое — с портрета, повешенного на деревянный шест: его величество микадо. Второе принадлежало сидевшему под портретом офицеру.

Он был очень широкий и головастый, как борец сумо, с преогромными закрученными усами — пышнее, чем у красного кавалерийского генерала Буденного.

— Я Баба. Чем могут быть полезен? Говорите коротко и ясно. Очень много дел, — сурово произнес начальник.

Уху Масы, испорченному русским языком, фамилия капитана показалась никак не соответствующей мужественному облику, хотя по-японски она звучала солидно: означала «Конский Манеж». Наверное, предки господина Бабы были конюшими — почетная самурайская служба.

— Во-первых, на улице убивают корейцев. То есть даже не корейцев, а всех, кто им кажется подозрительным, — начал Маса, едва представившись, но капитан сразу же раздраженно перебил:

— Вы думаете, я этого не знаю? Людей можно понять. Они в панике, а среди корейских рабочих действительно немало смутьянов. Уже появились листовки подрывного содержания, с призывами к пролетарской революции и созданию «советов трудящихся». Черт знает, кто их развешивает.

На эту тему у Масы было предположение, но он благоразумно промолчал.

— Если среди корейцев и есть «смутьяны», разве это причина убивать всех подряд?

— Нет, не причина. — Баба насупился. — Я делаю, что могу. Но большинство моих людей погибли, или ранены, или позорные предатели — бросили службу ради спасения своих семей. Семь полицейских у меня осталось, на весь Портовый район! Одного я поставил перед дверью, остальных отправил стоять на площади и большие перекрестки, где их лучше видно. Пусть напоминают гражданам, что мы еще существуем! Сам сижу тут, как идиот, и ничего не делаю! Принимаю посетителей и отправляю их ни с чем! От начальства ни приказов, ни помощи — ничего!

Сразу было видно, что нервы у капитана на взводе. Окончательно сорвавшись, он накинулся на Масу:

— Вы вообще кто такой? Говорите чуднó, будто иностранец.

— Меня, зовут Сибата Масахиро. Я международный сыщик, вел расследования во многих странах, — с достоинством молвил Маса. — А во времена, когда вы еще в школу не ходили, я помогал создавать иокогамскую полицию. Слышали про инспектора Асагаву, убитого «крадущимися» [99]? Я с ним работал.

Дело в свое время было громкое, но очень уж давнее, и помянул его Маса без особой надежды. Однако Баба вскочил и с волнением воскликнул:

— Вы лично знали Героического Инспектора Гоэмона Асагаву?! Работали с ним?! Прошу вас садиться, Сибата-сенсей.

Подбежал, пододвинул стул.

Чем хороша Япония — здесь чтут память героев, с удовлетворением подумал Маса, неспешно усаживаясь. Обращение «сенсей» заставило его приосаниться.

Теперь начальник районной полиции заговорил совсем иначе.

— Погром — конечно, безобразие и хуже того позор. Откуда-то поползли слухи, упавшие на подготовленную почву, корейцам просто не повезло. Их не любят, потому что они приезжают сюда, нанимаются работать задешево, сбивают расценки.

— Слухи поползли не просто так. Их специально распространяют.

Маса рассказал, какие листовки раздают на холме Сэнгэн. Капитан задумался.

— Если сообщения исходят от «Хиномару-гуми», к ним следует отнестись серьезно. Господин Сандаймэ человек твердых принципов. Ни в чем недостойном он участвовать не стал бы. Должно быть, у него есть основания обвинять корейцев. Хотя, учитывая воспаленное состояние умов, делать этого все равно не следовало бы…

Какой-нибудь иностранец, наверное, удивился бы, что полицейский начальник говорит о главаре бандитов с таким уважением, но Маса был японец, и к тому же якудза не вполне бандиты. Во всяком случае, не все.

Положение сенсея дает человеку массу привилегий. Например, можно рассердиться и повысить голос. Это Маса, на правах личного знакомого Героического Инспектора, и сделал.

— Значит, нужно у Сандаймэ спросить, почему он распространяет такие взрывоопасные слухи! И это-то уж вы сделать можете. Чем сидеть тут «как идиот»!

О втором деле — про украденную Глэдис — международный сыщик решил пока не говорить. Во-первых, японские полицейские (а впрочем, любые полицейские) не способны вместить в башку два трудных дела сразу. А во-вторых, гораздо лучше будет выяснить про Шрам-На-Лбу у самого Сандаймэ, явившись к нему с представителем власти.

— Нет, сенсей. Извините, не могу. Я должен находиться здесь, в управлении. Это мой долг. Мимо проходят люди, видят, что власть на месте, и немного успокаиваются. Я — не просто человек по имени Итиро Баба, я олицетворяю государство.

— Олицетворяете то, чего нет. Почему государство ничего не делает?

Капитан подвигал усищами, запыхтел. Ответил неохотно, понизив голос:

— Потому что у нас демократия. Парламент, партии. Вы же знаете, неделю назад умер премьер-министр Като [100], его кабинет ушел в отставку, а новое правительство еще не сформировано. В прежние времена сёгун назначил бы главного министра, тот отдал бы приказ, и всё задвигалось бы. А сейчас, наверно, спорят, голосуют. Юристы говорят, что это и это сделать нельзя, потому что конституция… Поди еще депутатов собери в этой неразберихе. В результате никто ничего не делает. Демократическое государство — оно слабое. Нет настоящего Порядка, одна видимость.

Произнести такое вслух для японского казенного человека было непросто.

— Если государство — видимость, зачем вам сидеть на битых кирпичах в разрушенном доме? — рассудительно молвил Маса. — Флаг висит, постовой стоит. Он будет говорить людям, что господин начальник очень занят, принять не может. Посетитель увидит, что государство на месте и работает. Этого достаточно. А к тому, что обычному человеку государство ничем не поможет, все и так знают. Идемте лучше в парк Ханадзоно. Потолкуем с Сандаймэ. Нужно остановить убийства. Это самый первый долг полицейского.

С людьми, у которых развито чувство долга, легко. К тому же капитан, кажется, и сам измучился сидеть под портретом императора, пыхтя от бессилия и безделия.

— Разве что отлучиться ненадолго?

Баба прицепил саблю, надел фуражку и перчатки, расчесал щеточкой усы.

— Идемте, сенсей.

Беседа о государстве продолжалась по дороге.

Капитан с глубоким убеждением говорил:

— Вся Япония держится на одном стержне, который называется «Кокутай», «Тело Государства». В Государственном Теле живет национальный дух, он называется «Кокусуй», «Суть Государства». Каждый японец — клетка этого тела и частица этого духа. Твердо знает свой долг и права, понимает все правила и потому чувствует себя защищенным. Беда в том, что землетрясение разрушило столицу — голову, принимающую решения. Империя сейчас похожа на человека в эпилептическом припадке. Члены бессмысленно двигаются, руки и ноги дергаются, сами себя калечат… И чем дольше помрачен мозг, тем больше будет травм.