Борис Акунин - Просто Маса [с иллюстрациями]

— Как же вы… как же ты можешь продать слиток, если подлые японцы не отдают золото? — продолжил свою игру Маса.

— А я четыре ящичка себе оставил. На оперативные расходы.

Брат Григорий хитро подмигнул. Было видно, что рассказывать об этом ему приятно.

— Хочешь покажу?

Маса кивнул, не веря своему везению.

— Пойдем.

Семенов повел его в угол, мимо стеклянных шкафов, содержимое которых теперь можно было рассмотреть вблизи. В одном висел русский генеральский мундир с золотыми погонами и орденами. В другом парчовый монгольский халат. В третьем китайская церемониальная куртка магуа с Орденом Двойного Дракона на груди.

— Мои регалии, — кивнул на всю эту красоту хозяин. — Я ведь еще монгольский князь и китайский мандарин первого класса [133].

Он остановился подле стенного шкафа, к дверцам которого были приделаны скобы и висел большой замок.

— Ключ всегда при мне, рядом с нательным крестом, — сказал Семенов, вытягивая из-под рубашки цепочку. — Сезам, откройся!

Наверное, моя настоящая карма — благородное воровство, если добыча так легко, сама собой, идет ко мне в руки, подумал Маса.

За дверцей на крепких деревянных полках стояли четыре небольших ящика.

— Который на тебя смотрит? — спросил атаман. — Пускай этот, крайний.

Откинул крышку с самого левого. Электрический свет заиграл веселыми бликами на плотно сдвинутых брусках.

— Берем любой.

В лапище Семенова слиток казался совсем маленьким.

— На, подержи. Три фунта чистейшего царского золота!

Маса рассмотрел слиток. Клеймо 999 пробы, двуглавый орел, штамп казначейства, пятизначный порядковый номер.

— Убедился? В каждом ящике таких двадцать четыре штуки. Сейчас они идут по 4800 долларов, а в конце года, если верить консультанту, цена подскочит минимум до пяти с половиной. Тут я тебя, голубчик, и превращу в тленную бумагу. — Генерал бережно взял слиток, поцеловал его, положил обратно. — Тогда сразу твое жалованье и выдам. А будешь работать молодцом — еще и с премией. Так-то, брат Кацура.

Он приобнял Масу за плечо, оставив дверцу открытой.

На сердце заскребли кошки. Человека, который тебе доверился, обокрасть — плевое дело. Хоть прямо сейчас: стукнуть ребром ладони по кадыку, взять ящик, да вынести. Ну, у ворот еще бурята Михайлова перевести в горизонтальное положение. Вот и вся «операция». Можно, пожалуй, еще и за вторым ящиком вернуться. Только будет ли такое воровство благородным?

А в следующую минуту настроение у Масы совсем испортилось.

— Леночка, Мишенька, поцелуйте папу — и спать, — раздался молодой женский голос.

В гостиную с визгом ворвались девчушка и мальчуган, оба лет трех-четырех, налетели на атамана, обхватили его ножищи справа и слева.

— Ленусик, Михасик, — заурчал медведь, обнимая обоих сразу. Подхватил, посадил девочку на одно плечо, мальчика на другое.

Подошла румяная красавица со сложенными в венец русыми волосами, в красивом переливчато-бархатном платье.

— Грегуар, прекрати баламутить детей! — строго молвила она. — Я их потом не уложу. Я что сказала? На пол!

— Сейчас, сейчас, — засуетился белый рыцарь, кровожадное чудовище. — Подите, подите. Слышите — мама ругается. Душенька, это Егор Кацура, мой новый переводчик. Очень хороший человек. А это моя супруга, Елена Викторовна.

— Бурят? Якут? — подозрительно спросила супруга. — Пьете много?

— Я японец. Совсем не пью.

— Это хорошо. — Суровая госпожа Семенова помягчела. — Собутыльников ему и так хватает.

— Ле-еночка, — укоризненно протянул его превосходительство.

Но жена не слушала. Она присела, чтобы вытащить из-под стола Михасика.

— О том, что было на мосту, молчок, — шепнул атаман. — Она мне голову оторвет.

Маса кивнул. Его сердце когтили уже не кошки, а тигры.

Григорий Семенов ему все больше нравился. Верный признак настоящего героя — быть подкаблучником. Взять того же Геракла, которого Омфала заставила прясть. Или покойного господина, никогда не умевшего противиться воле любимой женщины. Масахиро Сибата знал про себя, что и сам поступал бы так же. Собственно, уже поступил: не по своему же хотению оказался он в роли благородного вора?

Только что тут благородного? Эх…

В дверь сунулась знакомая кривоносая физиономия с серьгой в ухе. Выразительно зашевелила бровями. Атаман поманил пальцем.

— Чего тебе, Мандрыка?

— Энтот очухался, — тихонько сообщил помощник. — Мы его малость поспрошали, но молчит, гнида.

— «Поспрошали» они, — так же вполголоса передразнил Семенов. — По-японски, что ли? Пойдем, Егор, попереводишь. — И сладким голосом супруге. — Леночка, ты укладывай деточек. У нас тут небольшое дело.

— Не напиваться! И не шуметь! — погрозила пальцем Елена Викторовна.

— Ни-ни, мы тихонько.

Втроем они прошли длинным коридором, спустились по лестнице в погреб.

Там горела керосиновая лампа, полукругом стояли казаки, смотрели сверху вниз.

— А ну, братцы, расступись, — велел Семенов.

Расступились.

На земляном полу сидел человек с опущенной головой. Одно ухо, багровое и распухшее, оттопыривалось. Из рассеченной брови сочилась кровь. Рядом валялась кепка.

Услышав тяжелые шаги, пленник поднял голову, и Маса испытал пренеприятное ощущение, называемое по-французски «дежавекю». Это как дежавю, только еще хуже.

На земле сидел, моргал узкими глазами Момотаро Кибальчич.

Но ошеломление длилось недолго. Ничего фантастического в явлении Кибальчича вообще-то не было. Секретный эмиссар Коминтерна прибыл в Японию готовить революцию, создавать нелегальную коммунистическую организацию. Теперь, когда у Советов в Токио официальное диппредставительство, подпольная группа наверняка выполняет тайные поручения посольства. Например, такие, как похищение белогвардейского вождя. А что пути двух русских японцев вновь пересеклись — это уже карма. Как поется в романсе: «С своей походною клюкой, с своими мрачными очами, судьба, как грозный часовой, повсюду следует за нами». Но до чего же это некстати!

— Как ты мне надоел! — злобно рявкнул Маса по-японски на Кибальчича, который пялился на него с не меньшим изумлением. — Нарочно ты, что ли, под ногами путаешься?

Момотаро оскалил разбитый рот, сплюнул красную слюну. Процедил, тоже по-японски:

— И тебе здрасьте. Давненько не виделись, ронин. Заодно и попрощаемся…

— Ишь ты, — поразился атаман. — С моими молчал, а с тобой сразу заговорил! Ну-ка переведи ему. Давай, по-японски: «Сейчас, красная сволочь, казаки тебя по-настоящему потрошить станут. Перво-наперво, кто тебя подослал?».

Маса грозным голосом сказал:

— Когда я тебя ударю, ори во всю глотку, как можно громче.