Денис Попов - Точка слома

В этот момент в разговор вмешался сидящий у самой двери Летов: «Как раз таки это и помешало. Невозможно представить, что он будет делать в следующий момент. Неочевидность мотива и нетипичность поведения».

Вскоре все, кроме Ошкина и Летова разошлись по своим местам: Горенштейн сел в коридоре, Кирвес с Юловым пошли в фотолабораторию проявлять последние снимки для дела.

«Ну что, Сергей, как тебе свободная жизнь в совсем другой Родине?» – мрачно спросил Ладейников.

-Сносно, Максим Евгеньевич – также мрачно ответил Летов – поменялось тут многое.

-Ты тоже.

-Видать, да.

-Но талант свой сыскной не растерял, я смотрю.

-Не все кости и умения можно переломать.

Ладейников задумчиво повеселел и, хлопнув по коленям в стрелочных брюках, сказал: «Пора идти к вашему Павлюшину. Посмотрим, что это за фрукт».

Летов тоже поднялся со своего одинокого стула и решил все-таки предупредить Ледейникова: «Максим Евгеньевич, Павлюшин тут себе в голову втемяшил, что мы решим его «использовать» после суда. Это, конечно, бред, но я на вашем месте не стал бы рушить его иллюзий по поводу этого, ибо такая его слепая вера очень помогает нам в деле: уверяю вас, если бы он так не думал, то он на каждом следственном эксперименте пытался убежать».

–В смысле использовать? – смеясь спросил Ладейников.

-В прямом. Он мне много раз об этом говорил: мол, мы его считаем полезным и будем использовать.

-Ладно, Сергей, поверю тебе. Если его сумасшедшие идеи помогают нам в деле, то пускай они будут. Да и осталось ему уже не так много.

Дверь камеры скрипнула и Ладейников пошел в ее темноту. Летова с Ошкиным с собой он не взял – решил говорить с убийцей «тет-а-тет».

«Ох как бы он не разозлил там нашего комиссара» – шепотом пробормотал Ошкин.

-Он его не разозлит – задумчиво протянул Летов – он ему покажет, что значит быть выродком в полной мере.

Волнующийся Ошкин не заметил неплохого каламбура Летова. Но волнение старого подполковника и совершенно спокойного бывшего фронтовика прервал громкий стук в дверь: Ошкин аж подскочил, а Летов, предполагавший столь короткую продолжительность беседы, лишь усмехнулся.

И вот он, Комиссар в штатском, вышел из пустоты и мрака камеры. Сильно он изменился: глаза бегали и буквально рвались от страха, сжатые за спиной руки казались неподвижными, но дергание складок пиджака выдавало их тремор, все те же глаза постоянно то увеличивались, то уменьшались. От всего существа Ладейникова исходил абсолютный мрак, казалось, что он до сих пор не мог осознать всего увиденного и услышанного.

–Он, о… – начал и сразу запнулся Ладейников – он исчадие. Чтоб этого выродка как можно скорее белый свет не видел.

Помолчав и немного успокоившись, Ладейников таки разомкнул руки и уже спокойным голосом добавил: «Дело его областной суд вести будет, документы подавайте только во второй половине января. До этого сами отдохните, проведите дополнительные допросы, а то допросных листов недостаточно. Копии всех документов мне отправляйте».

–Так точно – тяжело сказал Ошкин.

На улице опять пошел снег. Все было белое, казалось, что и небо превратилось в какую-то марлю, направленную на грязно-голубой свет и пропускающую ее сквозь свои белые узоры. Придавленный, местами заваленный окурками папирос старый снег покрывался новым слоем, оставаясь песчинками на шинелях и пальто.

Ладейников, садясь в свою машину, пожал руки и, оглядев мрачным взглядом Летова, сказал ему: «Спасибо за все, Сергей. Жаль, что также, как и прежде, мы работать уже не сможем. Но не мне тебя судить».

-Все, кто надо, меня уже осудили – бросил Летов.

-Никто не осудит сильнее себя самого, Сергей, никто. За свои шестьдесят с лишним лет я понял это окончательно.

-Я за свои сорок с небольшим тоже.

Ладейников мрачно улыбнулся, еще раз пожал руку первомайским оперативникам, и укатил вдаль.

Глава 21.

«Грязь – это способ остаться чистым»

--«Адаптация»

«Новый Год, б…ь! А мне может не хочется катить на Красный проспект за картонным зайчиком! Но ведь надо же! А иначе никак» – с грустью рассказывал первомайский рабочий другому первомайскому рабочему в очереди продмага №12 Инского линейного отдела рабочего снабжения. Летов, сжимающий в кармане пальто мятые банкноты, краем уха слышал данный разговор и, быть может, слушал бы его дальше, если бы не ему не пришлось делать заказ молодому парню, стоящему за прилавком с тяжелыми весами.

«Водки две по пол литра, хлеба серого полбуханки и яиц куриных полтора десятка» – протароторил Летов, бросил на стол деньги и сгрузил все это в старую авоську Горенштейна. Календарь показывал 31 декабря, часы – 09 утра. Приди Летов часа в три дня, то всего этого, скорее всего, уже не было: даже в столь раннее время магазин был переполнен преимущественно домохозяйками и редко встречающимися рабочими, которые, вероятно, работали во вторую или вечернюю смену.

«Дроздова Ирина Романовна, 1902 г.р., паспорт VII – ФР № 456 789» – диктовал Ошкин, водя пальцем по желтоватому листу бумаги. В углу машинально печатал все это Белов, изредка сжимая губы, дабы не обращать внимания на онемевшие от упругих клавиш пишущей машины, пальцы.

–О, Сергей, рад видеть – радостно сказал Ошкин, сдергивая с лица свои круглые очки. – Сержант, на данный момент все, иди отдыхай, а то у тебя пальцы вон уже все отдавлены.

Белов радостно встал со стула, отдал честь и вышел из кабинета. Ошкин же, выждав некоторое время, пока шаги Белова растворятся в длинном коридоре, спросил у Летова: «Как думаешь, почему Ладейников сказал, чтоб мы документы в суд только в середине января подавали?»

Летов, ожидавший такого вопроса, ответил: «Думаю, реформу там по мораторию на смертную казнь готовят».

-Вот и я на это надеюсь – волнительно ответил Ошкин – а то такого урода, как Павлюшин, даже на четвертак в лагерь отправлять страшно.

Летов, закончив эту «волнительную» беседу с Ошкиным, и поразив его своим безразличием к происходящему, вышел прочь. В кабинете царила давящая пустота и тишина: лишь окна стучали, покорно поддаваясь ледяному ветру, рвущему своим холодом бессмысленные солнечные лучи.

В камере Павлюшина, однако, было все также мрачно. Когда Летов зашел туда, душегуб лежал на боку, но Летов отлично понимал, что он не спит, а, в лучшем случае, витает где-нибудь в своем неживом мире.

«Знал, что ты еще придешь. Знал, что вы про меня не забыли» – пробормотал Павлюшин, даже не поворачиваясь от стены.

-Про тебя не забудешь – монотонно ответил Летов.

-Комиссар ваш пустышка. Будто бы он не согласен со мной. Значит, районные менты, вроде тебя, куда умнее ментов при погонах.

-Я не мент, я лишь его остатки.