Иван Любенко - Убийство в Пражском экспрессе

Эсер Астраханский поднялся и, оглядев присутствующих, изрёк:

— Прошу прощения, господа, но мне кажется, ни один из вас не участвовал в настоящих боях. Носить с собой оружие — не значит уметь им владеть. А у меня опыт имеется. Я дрался сначала — уж простите покорнейше! — с царскими жандармами, а потом и с большевиками. И это никаким жребием нельзя устранить. Лететь должен я. И точка. Предлагаю на этом закончить ненужный спор. В Хеб вёрст сто семьдесят на автомобиле, не меньше. И кто знает, что может случиться ночью в дороге. Полемика неуместна. Еду я. На том обсуждение и закончим.

— Ну уж нет! — подскочил Милосердов. — Я тоже, если придётся, и стрелять сумею, и бомбы смогу бросать. И не хуже вашего, поверьте! Постою за матушку Россию! Нам учителям не привыкать выступать за правое дело!

— Особенно если оно большевистское, не правда ли, Павел Емельянович? — раздался насмешливый голос, и в комнате возник Ардашев.

— Позвольте, Клим Пантелеевич, кого вы имеете в виду, — напрягся бывший директор гимназии.

— Вас, сударь, вас, — Ардашев усмехнулся. — Господин Милосердов сказал правду. Он, и в самом деле, отлично владеет всеми видами огнестрельного оружия, но лучше всего — опасной бритвой. Ему нравится смотреть, как тонкое лезвие рассекает кожу, как выступают первые, точно кровавая роса, капли на разрезанной человеческой плоти. А ещё он нашпиговывает взрывчаткой посылки и книги, вставляет в граммофоны боевые гранаты, и стреляет в затылок через подушку так, что выстрела почти не слышно. Одним словом — профессионал.

Ардашев трижды с интервалами хлопнул в ладоши, точно фокусник, объявивший, что из шляпы покажется кролик:

— Прошу любить и жаловать: резидент военной большевистской разведки — товарищ Милосердов! Собственной персоной!

— Сударь, как же вы глупы! — ничуть не смущаясь, ответил директор гимназии и, оглядевшись, осведомился: — Господа, вы позволите мне вызвать этого зарвавшегося фантазёра на дуэль? Надеюсь, это не противоречит правилам нашего братства?

Никто не проронил ни слова.

Милосердов огорчённо покачал головой.

— А, впрочем, вы и этого не стоите. Соблаговолите предъявить доказательства ваших слов. А если их нет — будьте мужчиной, пустите прилюдно себе пулю в лоб. А докажите обратное — застрелюсь я. Идёт?

— Идёт. Тогда я начну с главного. А косвенные улики оставлю для чехословацкого суда.

Клим Пантелеевич положил на стол конверт.

— Перед вами предсмертное покаянное письмо поручика Бараевского, лётного инструктора из школы авиаторов в Хебе. Он послал его из Праги, куда приехал на свою последнюю встречу с этим большевистским шпионом. Господин Милосердов сумел его завербовать, обещая спасти его брата, бывшего судебного следователя, оказавшегося на территории, занятой красными. Выполняя указание Милосердова, Бараевский пронёс на территорию лётной школы бомбу с часовым механизмом, закамуфлированную под книгу. Как следует из письма поручика, пятилетний сын начальника школы капитана Ильина случайно её нашёл. Взрыв произошёл неожиданно. Пожертвовав собой ради сына, капитан Ильин погиб. От многочисленных ран скончалась и его супруга.

— Это неумелая провокация. Какие-то каракули подбросили. Да мало ли умалишённых на белом свете, Клим Пантелеевич? Небось, пьянствовал этот поручик, да и дошёл до белой горячки. Ну что вы, право слово! А казались вполне приличным человеком, — Милосердов смотрел на Ардашева, не моргая, словно колол пикой на расстоянии.

— В этих «каракулях» упомянуты инструкции по конспирации, которые вы давали поручику. Он пишет, что ещё до взрыва вы сообщили ему, что будете ждать его в пять пополудни каждый второй, четвёртый и шестой день рядом со старой липой справа от входа в синематограф «Пате» в Эдене, напротив фотографического салона. Помните?.. И угораздило же вас выбрать место напротив этого самого фотоателье? Поручик был не глуп. Он заплатил фотографу, который и снимал вас добросовестно через стекло во второй, четвёртый и шестой день недели. Эти фотокарточки аккуратно надписаны на обратной стороне, на них проставлены даты, они упакованы в конверт и отправлены в Хеб по адресу, указанному Бараевским, то есть в лётную школу.

Клим Пантелеевич извлек из внутреннего кармана почтовый конверт и, бросив на стол, предложил:

— Взгляните, если хотите.

Милосердов кивнул. Он распустил в руке веером фотографии, будто карты, и с невинным видом изрёк:

— Там действительно я. И, в самом деле, стою у синематографа. Ждал даму сердца. Мы с ней встречаемся по этим дням. Пожалуй, я предвосхищу ваш вопрос относительно её личности и замечу, что она замужем и потому останется для всех инкогнито. Вы бы лучше, Клим Пантелеевич, не теряли времени. Начинайте уже мазать спиртом висок, чтобы избежать заражения от пули. Так или иначе, вам придётся сдержать слово.

— Я восхищён вашим самообладанием. Вы и впрямь достойный соперник. Вижу, пришло время предъявить главную улику.

Ардашев положил на стол ещё одну фотографию и сказал:

— Фото в день убийства Бараевского. Я и не думал, что оно существует. Фотограф, привыкший снимать вас через стекло в указанные дни недели, сделал, на всякий случай, и этот снимок. Как видите, вы запечатлены вместе с поручиком, когда он пришёл к вам на последнюю встречу. Бараевский приостановился на миг, минуя вас, и вы оба попали в кадр. Сообразительный фотограф уже не стал отсылать эту фотографию в Хеб. Он понимал, что рано или поздно за ней придут, и он продаст её. Так и случилось. Я купил её за тридцать крон. Теперь всё сходится: и письмо поручика, и ваши фотографии с ним и без него, и взрыв в Хебе, и убийство Бараевского, и остальные ваши смертоубийства. Поверьте, всего этого, включая шпионство, хватит, чтобы вас повесить раз семь. Но будет достаточно и одного.

Милосердов, не сводя глаз с Ардашева, отступил назад, его рука скользнула в правый боковой карман пиджака, но в спину ему упёрся ствол пистолета.

Директор гимназии покосился назад и изрёк:

— Кто там тычет в спину? Господа, избавьте меня от этих умалишённых!

— Советую не двигаться.

— Вы хотя бы представились, шут гороховый!

— Капитан Гампл, контрразведка.

— А что в вашей лилипутской контрразведке недобор? И уже набирают из цирка? — рассмеялся Милосердов.

Левая рука чехословацкого офицера скользнула в правый карман пиджака Милосердова и ненароком пересекла правую руку, держащую пистолет. Теперь обе руки Гампла за спиной Милосердова оказались скрещены. И последний, поняв это, молниеносным поворотом корпуса вышел из зоны возможного поражения и с такой силой ударил капитана правым локтем в подбородок, что тот отлетел назад. В тот же миг в руке Милосердова мелькнула опасная бритва. Он схватил сидящего рядом Кисловского за подбородок и, приставив к горлу лезвие, потащил заложника к выходу, как мешок. Вдруг прогремел выстрел. Мозги Милосердова разлетелись по стене, и он рухнул вместе со стариком.