Андрей Воронов-Оренбургский - Пиковая дама – червоный валет. Том третий

* * *

Барбара снова предприняла попытку сделать то, что было приказано: натянула одеяло на голову, закрыла глаза – ей и самой надоело вертеться. Мало-помалу это удалось.

Но главное, что согревало грудь и от чего радостнее становилось на душе, – это сознание предстоящих встреч с Алешей, которые, несомненно, будут построены на искренности и понимании. «Я назвала его Святой бес… Так почему-то называл себя пан Анджей. Напыщенно, смешно, но мило. Пожалуй, глупо повторять чужие chef d'oeuvres… 2 2 Шедевры ( фр .). Хм, но мне так хочется».

С такими полосатыми мыслями уснула в тот вечер влюбленная Бася.

– Мои извинения, не подскажете время? – Алешка учтиво приподнял на два пальца фуражку, останавливая прохожего.

Дородный толстяк с золотым перстнем на указательном пальце шумно засопел и, гремя брелоками золотой цепочки, вынул из жилетного кармана часы.

– А сколь тебе надо? – хитро улыбнулся он и щелкнул узорчатой крышкой.

– Сколько есть. – Кречетов нетерпеливо сунул руку в карман.

– Полдень… без пяти. – Толстяк вновь хлопнул крышкой и спрятал хронометр.

– Надо же, – усмехнулся Алексей. – Часы на цепочке, а время все же убегает. Благодарю.

Юноша свернул в проулок, сбавил шаг: «Черт, как ни тянул, а опять раньше сроку прибыл. Вот и дом ее». Алексей приложил козырьком ладонь ко лбу, прикрывая глаза от яркой синевы неба, посмотрел на окна. На них плясали солнечные блики. Перевел взгляд на круглый балкончик, потом снова на окна. Рядом с решетчатым палисадником были сооружены веревочные качели, Алешка присел на одну из них и начал вдохновенно мечтать. Ему вдруг представилось, как одна из высоких стеклянных дверей отворилась и на балкон вышла Она – стройная, гордая, с перчинкой надменности во взоре. Свежее дуновение мая беспокойно треплет легкую ткань ее платья, играет бледным золотом кудрей…

Кречетов счастливо улыбнулся. С колоколенки часовни бултыхнулся камнем сизокрылый голубь и бесшумным благовестом пролетел над его головой. И тут… створка балконных дверей дернулась пару раз, упрямо не желая открываться, а чуть погодя к резным перильцам подошла Бася. Не замечая сидевшего на качеле Кречетова, она достала из-за пояса зеркальце и посмотрелась в него; затем окинула улицу ищущим взглядом, засобиралась уйти, как то ли тягучий скрип качели, то ли пристальный взор Алексея заставил ее посмотреть в его сторону. Он увидел неподдельное удивление на лице любимой, после чего она сделала нетерпеливый знак рукой, приглашая его зайти.

* * *

Алешка живо прошел через мощеный брусчаткой двор и собирался дернуть шнурок звонка, когда двери прихожей открылись.

– Мое почтение… – Он склонил голову.

Ее глаза оценивающе скользнули по его фигуре. Алешка почувствовал от этого взгляда в руках покалывание, ровно на него смотрела не пара глаз, а стоглазый зал городского театра.

– Счастлив вновь видеть вас.

Она улыбнулась и перебила его с веселым смехом:

– Что же вы стоите за порогом, проходите… И перестаньте так смотреть на меня… Я смущаюсь…

Барбара оттолкнула ногой огромного серого кота. Упитанный котище с длинными пучками усов, нисколько не смутившись, опять упорно принялся пробираться к открытой двери.

– Проходите быстрее и закрывайте дверь, а то Антон выскочит!

Кречетов поторопился исполнить просьбу, затем снял фуражку, положил на предложенную полку. Дымчатый жирняк нервно дрогнул пушистым хвостом, досадуя на постигшую его неудачу. В отупевшей нерешительности он стоял с брезгливо поджатой бархатной лапой; возможно, гадал, идти ему в разделочную на кухню полдничать или завалиться спать на диване… С ленивым презрением кот посмотрел на гостя и здесь же, сам не зная, чего ему надо, капризно мявкнул и валихнулся подушкой на бок.

– Ваши родители?… – Кречетов замялся, оглядывая широкий, затянутый гобеленом холл, картины на стенах и дубовую лестницу, ведущую на второй этаж.

– Да, да… они третьего дня отбыли в Польшу навестить дедушку Богуслава из Тщаковичей… он теперь проживает под Краковом. А потом заедут в Варшаву, к друзьям. А вы такой же любопытный, как моя Агнешка? – Она вновь светло улыбнулась и указала пальчиком на лестницу. – Поднимайтесь наверх. Вторая дверь направо… Я скажу служанке, чтобы нам поставили чай.

Слегка покачивая бедрами, Варенька уверенно пошла по длинному коридору.

Поднявшись по лестнице, Алексей нашел нужную дверь, нажал на холодную бронзу ручки и вошел в комнату. Багряные портьеры, украшенные затейливыми переплетениями фантастических цветов, были плотно сдвинуты, отчего внушительных размеров гостиную наполнял розовый полумрак. Через оставленную между портьерами узкую щель, рассекая сумеречность, проникал солнечный свет. Подобно мирской суете, в световом потоке хаотично мельтешили, кружились, вращались бесчисленные крохотные пылинки.

Кречетов залюбовался этим зрелищем. Затаив дыхание, он протянул руку, осторожно коснулся сей красоты, и она, не потревоженная, ответила: по-царски покрыв его пальцы невесомой золотой пыльцой.

За этим «диалогом» его застала Барбара.

– Что с вами? – остановившись в дверях и пропуская вперед себя горничную с подносом, поинтересовалась она.

– Так… ничего особенного, – сбивчиво откликнулся Алексей, помогая поставить на стол чайный сервиз.

За время их предыдущих встреч Кречетов успел приглядеться и поближе познакомиться с характером Снежинской. Для себя он сделал кое-какие выводы: Варенька нетерпима к критике в свой адрес; Варенька горда и самолюбива до грани; весьма падка на чрезмерное внимание и комплименты, особенно если они оригинальны и не лишены известного шарма; и последнее – ее рациональный взгляд в полевых невзрачных цветах видел только полевые невзрачные цветы.

И если в потешке на репетиции у Сергея Борисовича Козакова Алешка мог легко обыгрывать любую заданную ситуацию, иронизировать над житейскими пороками, тупостью, зазнайством, рифмоплетством,… да заодно подтрунивать над собой, лихо владея ремеслом версификатора, то здесь – один на один со своей возлюбленной – он откровенно пасовал и «складывал крылья».

«…Я – сам черт по дарованью,

Страшен в прозе и стихах,

И в прошеньях ко взысканью,

И в куплетных остротах…»

сами собой пришли на ум строчки весельчака Жовиаля, роль которого ему приходилось играть в водевиле «Стряпчий под столом». Увы, сейчас в гостиной Снежинских от его искрометного и находчивого бодряка Жовиаля остались «рожки да ножки».

И дело было не в том, что Алексей уверился в бесплодности попыток пробиться сквозь непонимание высокомерной души; нет, он просто стеснялся в очередной раз обнажаться в своих чувствах, в своем «странном» ви́дении в обыкновенном необыкновенного. Испытывая неуверенность в силах, в способности раскрыть и донести свои ощущения мира, а пуще страшась мысли, что откровение порвет драгоценную нить связи между ним и Варенькой, он не пытался делать подобных шагов. Кречетов просто брал себя в руки и гнал зудевшую страсть прямодушия, рвавшуюся наружу. «Да, невесело быть между двух огней… А что делать?». Принцип «Я есть Мы» – для него был антитезой. Бич Кречетова – он с простодушием ребенка всякий раз идеализировал женскую красоту.