Андрей Воронов-Оренбургский - Пиковая дама – червоный валет. Том второй

Больше всех в этой истории туману подпускал вездесущий Чих-Пых, здесь он был на корпус, а то и на два впереди иных рассказчиков. Пыхая самосадом и облизывая сожженные водкой ярко-красные губы, он давал волю своим пьяным фантазиям.

– Я за правду, мать ее суку, под нож пойду, в рот меня чих-пых! – утирая искристое зерно пота со лба, рвал горло Егор в своей дворницкой будке. – Вона Поликашка-золотарь не даст мне быквы соврать… Эх вы, тюхи-матюхи, а ну, брысь отсель! Еще с вопросом к Егору претесь… Вам-то какая печаль? Нехай охотничат ваш Борисыч, обучит вас, недорослей, чай, поп, а не черт. Но одно зарубите, гаврики, что вам скажет Егор. Разбойник он, убивец, в глаз меня чих-пых… О-оо, как! Тссс-с!

От сказанного дворник вдруг сам поперхнулся, будто подавился арбузной семечкой, кружка с сивухой в руке его замерла, а красное лицо побледнело от страха.

– Ой, дядьку, зачем пугаешь нас так? – Гусарь в недоумении, сам не свой, машинально расстегнул верхний крючок казенной шинели.

– А чоб непуганых не было… – еще глуше, жмуря один глаз, просипел дворник и стянул с головы свою засаленную, с медной бляхой, барашковую шапку.

– Ну, так уж и убивец? – нервно хохотнул Алешка, однако тоже покосился на запертую дверь дворницкой.

– А то! – опрокинув кружку, утерся рукавом Егор. – Токмо не простой разбойник, а тот, что купцов да богатеев на большаках грабит, – поторопился ввернуть должную поправку дворник. – Ущучили?

– И откуда такие берутся? – Гусарь дернул раскрасневшимся ухом.

– Эк невидаль… Из тех же ворот, откель весь народ, глупеня.

– А ты не боишься таких речей, Егор? Гляди, выкинут тебя на улицу. Что делать будешь на ней?

– А чо делал, то и буду делать, – усмехнулся Чих-Пых и огладил свои мокрющие от выпитого усы. – Подметать ее стану, заразу.

– И все же зря ты языком, як помелом, метешь, – вновь предостерег дворника Сашка. – Гляди, дойдет до начальства, до господина Соколова… Сам знаешь, Мих-Мих не помилует… Будешь знать, як кобениться…

– А нам теперича никакая примета не помеха. Верно, Лешка? – по-свойски хлопнул по плечу Кречетова Егор, снова скручивая козью ножку. – Чо б мне не кобениться, хохол? Начальству легко приказы рассыпать… Егор туда, Егор сюда, а мне каково на раскоряку жить? То-то и оно, сударики, тяжко. Тятька мой покойный, Царство ему Небесное, прежде любил приговор иметь: «Дай, дай, батюшка-государь, дожить без позору, без сраму». Чисто прожил жисть, ровно один день. И похоронили его чин-чинарем, мимо земли не положили. Так и я люблю прожить. Да и кому нужен Чих-Пых? – Дворник особенно жалостливо, как-то по-собачьи поглядел на молодых, стройных воспитанников. – Уродился я маленьким и помру пьяненьким. У нас, босоты – всяк день, как в петле… Живем, покуда удавку не затянули. А вы-то, сударики, я гляжу, спелись и сплясались другим на зависть, а ну-к, подите сюды. – Егор неожиданно прервал свою болтовню, поманил пальцем и, когда мальчишки приблизились, дыхнул им в лица перегорелой водкой: – А насчет Борисыча я вам еще вот что открою. Похоже, братцы, он даже и не разбойник…

– А кто? – разочарованно протянул Гусарь, искренне сожалея, как быстро, на одном кругу, рушится загадочное предположение дворника.

– Да тихо ты, супонь, галчонок! Он, братцы мои, пострашнее будет…

От этого доверительного шепота у юнцов даже краска отошла от щек, глаза округлились, плечи напряглись.

– Мне думается, сударики, сей гусь из по-ли-ти-чец-ких … Оно как… но тсс-с! А теперича айдате, ехайте, куды ехали. Некогда мне с вами язык чесать. Работать нады, а не «ура» кричать. Бр-ры-сь!

Доводы Чих-Пыха насчет «грабителя» и «убийцы» друзья уже за воротами потешки подняли на смех.

– Надо больно благовоспитанному утонченному Сергею Борисовичу с кистенем стоять по ночам за сосной при дороге. Денег у него и так достаточно, – вслух рассуждал Кречетов. – Сухарь как-то в бытовке доложил с завистью Гвоздеву, дескать, как славно устроился господин Козаков, точно сыр в масле катается. Из Петербурга ему каждый месяц, помимо оклада, деньги приходят на счет… Стало быть, резать и стрелять благородных людей Пруссаку незачем, – резонно заключил Алексей. – Другое дело, если тут вправду пахнет политикой…

Но на этом поле ни Гусарь, ни Кречетов играть не могли. В политике они разбирались ничуть не лучше, чем свинья в апельсинах, а посему расследование их быстро, но закономерно зашло в тупик. Однако понимание своего бессилия не рассеяло их беспокойства, а напротив, еще более сгустило и без того туманную атмосферу загадки. Окончательное многоточие в этом деле поставил внезапный приезд в училище жандармского офицера пристава Голядкина.

В канун Благовещения ударил крепчайший мороз. В потешке много топили печи, когда в коридоре нежданно объявился жандарм. С заиндевевшими, мраморными от мороза усами, с алым башлыком на плечах, грозно звенькая шпорами и ножнами сабли, он без лишних слов проследовал в дирекцию. Рядом с ним, весь внимание и страх, чуть ли не бежал Гвоздь. Минутой ранее вышедший на свежий воздух перекурить, Петр Александрович Гвоздев мгновенно забыл о своей цели, когда увидел подъехавший к воротам черный казенный возок. То и дело оглаживая ладонью свою вспыхнувшую лысину, на которой снежинки таяли, как на раскаленной плите, он суетливо отворил перед офицером двери и без спросу вызвался проводить молчаливого стража закона.

В училище случился страшный переполох. Мастаки и наставники мелькали из класса в класс с бледными лицами, по лестницам и коридорам холодными сквозняками зазмеились зловещие шепотки:

– Как, вы еще не знаете?

– За Пруссаком приехали, братцы! Репетиции отменены!

– Вот тебе на-а… милостивый государь! В тихом омуте черти водятся. Кто б знал, кто б знал?…

– А он мне сразу не приглянулся, господа. Честное благородное слово! Этот вечный восторженный раёк воспитанников вокруг него… Нет, тут дело нечисто. И как не совестно позорить имя нашего училища!

– Это возмутительно, господа! Сие пятно на всю жизнь. Нам теперь по его милости не отмыться.

– Это дойдет до губернатора! Боже, какой скандал…

* * *

В тот день драматическое искусство было отменено, а класс заперт на ключ. «Словари» 1 1 «Словари» – одно из прозвищ воспитанников театрального училища, занимающихся в драматическом классе. радовались безделью, бегали из угла в угол, в булочную Лопаткина за пышками с сахарной пудрой – дюжина пятачок; много смеялись в своих дортуарах, но что-то смутное и тревожное было в сем смехе.

Чуть позже осколком эха долетела сплетня, что в доме господина Козакова был сделан форменный обыск. Сыскари перевернули все вверх дном в поисках какой-то запрещенной цензурой литературы, но ничего, кроме белья, посуды и безобидных книг, не нашли.