Валерий Климов - Золотые погоны империи

По совету офицеров из третьего батальона я, Мореманов и Орнаутов, в одну из своих очередных поездок в Париж, посетили «развлекательное заведение» мадам Дардье. С нами, наотрез, отказались туда поехать Разумовский и Лемешев, хранившие верность своим жёнам, и скромный прапорщик Рохлинский, стушевавшийся лишь при одном упоминании публичного дома. Без них, втроём, нам, конечно, было не так комфортно (как, если бы, мы приехали сюда вшестером) перешагивать порог вышеуказанного заведения, но мы умело скрыли это внезапно появившееся у нас стеснение нарочитой бравадой и напускным весельем.

Как это не странно, но внутри помещения публичного дома мадам Дардье оказалось довольно уютно. Угостив «девочек» шампанским и слегка пофлиртовав с каждой из них, мы довольно быстро определились с выбором и не спеша разошлись со своими избранницами по выделенным нам номерам, предварительно заплатив хозяйке заведения за три часа будущего удовольствия.

Я выбрал себе наименее развязную, как мне показалось, девушку с длинными тёмными волосами и слегка смугловатым лицом. Она была средней полноты, но, при этом, хорошо сложенной. Красавицей её, конечно, назвать было нельзя, но выглядела она достаточно милой. Вдобавок, девушка весьма забавно говорила по-французски, что тоже придавало ей особый шарм. Как позже выяснилось, она была венгеркой, уже четыре года живущей во Франции, и звали её коротким именем «Жизи».

Разговаривая со мной, она спокойно-деловито раздевалась и аккуратно складывала свою одежду на спинку стула, стоявшего около большой двуспальной кровати, застеленной свежей простынёй, ещё сохранившей запах недавней стирки.

В комнате, где мы находились, единственное окно было наглухо закрыто плотными шторами, а на маленьком столике горела керосиновая лампа, достаточно хорошо освещавшая весь номер.

Пока я оглядывал помещение, Жизи полностью разделась и, проворно скользнув на кровать, привычно заняла соблазнительную позу. Её нагота была приятна моему взору, и я, наконец, расслабившись, тоже быстро освободился от своей форменной одежды и осторожно прилёг рядом с ней…

Три часа пролетели незаметно. Жизи была достойной представительницей сообщества «жриц любви», и мне с ней было, по настоящему, спокойно и легко. Я, действительно, получил то удовольствие, которого уже давно не испытывал.

Последний раз со мной такое было ещё в России, за день до моего отъезда в Москву к месту формирования Особой бригады. Бешеная ночь с нашей соседкой, двадцатитрёхлетней вдовой, у которой муж погиб на фронте ещё в первые месяцы войны, также осталась у меня в памяти, как и укоризненные взгляды моих родителей, видевших, как я выходил от неё рано утром следующего дня. Но всё это было уже далеко-далеко, а рядом – лежала девушка, которая, только что, подарила мне эту полузабытую плотскую радость.

–Тебе понравилось? – Жизи вновь прильнула ко мне.

– Да, Жизи… да! Понравилось! Спасибо тебе! – искренне ответил я.

– Я старалась, потому что ты и сам мне очень понравился, – глаза Жизи, действительно, смотрели на меня очень нежно и преданно. – Ты придёшь ещё сюда?

– Приду, – ласково проведя рукой по её волосам, пообещал ей я и, встав с кровати, принялся спокойно одеваться.

В общем зале я вновь встретился с Моремановым и Орнаутовым, чей довольный вид свидетельствовал о том, что им тоже повезло с их избранницами. Обменявшись восторженными репликами и поблагодарив вышедшую нас проводить мадам Дардье, мы, вскоре, вышли на улицу и не спеша направились к условленному месту сбора, где нас ждал военный автомобиль, доставивший нашу малочисленную компанию обратно в «Мальи» ещё задолго до полуночи.

Увидев наши довольные лица, не ложившиеся без нас спать Разумовский и Лемешев лишь кисло улыбнулись на это и, «глотая слюну», молча выслушали наш восторженный рассказ о пикантном «сервисе» в посещённом нами французском борделе. Дальше последовали уже их весёлые воспоминания на подобные темы, после которых все устало замолчали и, наконец-то, разбрелись спать по своим кроватям, так как утром нас уже ждали очередные учебные стрельбы.

За длинной чередой парадов, занятий и увеселительных поездок в Париж незаметно наступил июнь, и, следовательно, стал неумолимо приближаться час нашей отправки на фронт. В целом, бригада неплохо подготовилась к предстоящим боям, и держать её дальше в тылу больше не имело никакого смысла.

Наступили последние деньки нашего безоблачного существования, и мы стали цепляться за каждую возможность съездить лишний раз в Париж и вдохнуть глоток его вольной жизни.

После своего первого посещения заведения мадам Дардье меня стало неумолимо «тянуть» к моей Жизи, и я побывал там ещё целых три раза. В какой-то момент я даже поймал себя на мысли, что думаю о ней чаще, чем следовало бы думать об обычной проститутке, но внезапно возникшая было симпатия к этой девушке, в одночасье, развеялась при моём пятом посещении знакомого борделя.

Спросив, по привычке, у мадам Дардье про свою Жизи, я неожиданно услышал от неё, в этот раз, что она занята и что у неё сейчас другой клиент. Меня это больно кольнуло, и я, отказавшись от выбора другой «девочки», остался в общем зале заведения, заказав себе бутылку недорогого французского вина.

Немного погодя, из самой дальней комнаты вышел какой-то солидный мужчина в дорогом костюме, и почти тут же, из этой же комнаты, с мужской тростью в руке, за ним выскочила абсолютно голая Жизи, которая, жизнерадостно смеясь и кокетничая, протянула её ему, а, после того, как он забрал её у неё, плотно прильнула к нему всем телом и нежно обхватила своими руками его за шею. Точно также она, обычно, прощалась и со мной.

Задетый за живое во второй раз, я намеренно громко кашлянул, обращая их внимание на себя, но реакция Жизи на моё присутствие в зале оказалась, до обидного, простой. Она, слегка смутившись в первую секунду, тут же весело махнула мне ладошкой и, оторвавшись от богатого клиента, грациозной походкой продефилировала ко мне.

Однако, я не смог перебороть в себе вмиг возникшую к ней брезгливость и, холодно отстранив её рукой, молча направился к выходной двери. Лишь оказавшись на улице, я перевёл дух и быстрым шагом пошёл прочь от борделя мадам Дардье, зная, что больше уже никогда не переступлю его порога.

В свой последний, перед отправкой на фронт, приезд в Париж я нечаянно вспомнил об адресе здешнего «связного» русской контрразведки, которым снабдил меня в России Батюшин, и решил, на всякий случай, установить контакт с этим человеком.

Агент Батюшина, он же – Савельев Алексей Семёнович, тридцатипятилетний коммерсант из России, проживал в одном из домов на бульваре Сен-Жермен, и найти его мне не составило большого труда. К моему удивлению, он оказался очень милым и интеллигентным человеком, обладающим аналитическим складом ума и, на редкость, широким кругозором. К тому же, это был убеждённый патриот России, что не могло мне не понравиться, и я сразу же проникся к нему искренней симпатией.