Хосе Сомоза - Этюд в черных тонах

– Это так же верно, как то, что я рожден моей матушкой, – подтвердил сержант.

Быть может, то было чистое совпадение, но оба в этот момент посмотрели на меня, тем самым вогнав меня в краску.

– Присядьте, мисс… – Джеймсон сверился со своими записями. – Мисс Мак-Кари?

По счастью, допрос проводил именно сержант. Джеймсон задавал вопросы и записывал мои ответы – нам было несложно выяснить, что легла я в таком-то часу, завершив перед этим такие-то работы, и ничего не видела на пляже, – а Мертон тем временем сверлил меня своими ужасными глазами: они, казалось, впитали в себя всю преступную грязь нашего мира, которую не дано лицезреть простому смертному, – чтобы подвергнуть кропотливой чистке. Эти глаза были как два колодца, уводящие в бездонное подземелье, принимающее в себя страшные вещи, наподобие трупа Элмера Хатчинса на пляже, – я еще не знала, чем был так страшен этот труп, но очень скоро меня избавят от неведения, – и Мертон, хозяин этих колодцев, словно бы предупреждал меня: ради моего же блага, не нужно заглядывать глубоко, в противном же случае вся ответственность ложится на меня.

Когда я сказала, что порученный моим заботам пансионер проживает на втором этаже западного крыла, в допрос вклинился Мертон:

– Это, кажется, лучшее место для наблюдения. Не так ли, Джеймсон?

– Так же верно, как и смерть моего батюшки, инспектор.

– Доктор, нам придется опросить пансионеров из этого крыла.

Для Мертона это было самое обычное распоряжение, однако Понсонби едва не забился в конвульсиях. В нем, как частенько бывало, вступили в борьбу противоположные чувства: обязанность помогать правосудию столкнулась с заботой о репутации Кларендона. Понсонби даже поднялся со стула.

– О да, инспектор Мортон, мы в Кларендон-Хаусе всегда сотрудничаем с законом.

– Мертон, – поправил инспектор.

– Да, прошу прощения, однако… у нас также есть пациенты… и их уважаемые семьи. Я не хочу сказать, что уважение к семьям выше, нежели уважение, которое вызывает у нас правосудие… Я только прошу вас учитывать специфические особенности нашего пансиона, в котором деликатность…

Мертон тоже встал, на лице его читалось нетерпение.

– Доктор Понсонби, я учитываю. Но…

– Всегда найдется какое-нибудь «но», – благодушно прокомментировал его помощник.

– Но Скотленд-Ярд, сэр, и есть синоним деликатности.

– В этом я и не сомневаюсь. – И Понсонби перевел моргающие глаза на меня. – Не будете ли вы столь любезны… сопроводить господина инспектора… в комнаты наших пансионеров второго этажа, западное крыло? Они наверняка уже закончили ужинать. Такой визит их не сильно обеспокоит.

Мне подумалось, что Понсонби выбрал именно меня не только потому, что я случайно оказалась рядом. Я была новенькая, а потому меньше других посвящена в жизнь и частные секретики пансионеров. При моем участии Понсонби обеспечивал нашему обходу дополнительную деликатность.

Я испытывала естественный страх перед полицией – даже больше, чем перед злоумышленниками, поскольку при встрече с последними у тебя всегда есть возможность обратиться в полицию. Иными словами: когда передо мной зло, у меня остается надежда на помощь добра, но кто же защитит меня от добра?

Теперь вам понятно, отчего, пока я вела гостей по лестнице, а ужасный худосочный инспектор прямо-таки наступал мне на пятки, я все равно нервничала. Убийство – это убийство. Речь идет о чем-то серьезном, о чем-то реальном. Это даже не подпольный спектакль, когда тебя утешает сознание: я только зритель. Конечно же, я никоим образом, даже отдаленно, не связана с этим убийством, но ведь сейчас я нахожусь внутри расследования, рядом с полицейскими, участвую, не имея никакой возможности отказаться.

Поначалу дело продвигалось без сюрпризов. Раз за разом повторялся один и тот же ритуал. Мы останавливались перед дверью, я называла имя пансионера, сообщала о его особенностях, стучалась и заходила. Остальное делал Мертон. И такой подход обернулся позорным поражением, главным образом потому, что Мертон решительно не обращал внимания, что его допрашиваемые – больные люди. Еще точнее, знать-то он знал, но делал из этого обстоятельства самые неправильные выводы. Для Мертона это были существа с поврежденным рассудком и, следовательно, не заслуживающие уважительного отношения. Инспектор даже в их присутствии употреблял слово «лунатики», как если бы быть сумасшедшим означало быть еще и глухим. «А что нам расскажет этот лунатик?» – произносил он, не вынимая рук из карманов. Действительно, среди пансионеров попадались и глухие, как, например, лорд Альфред С., восьмидесятилетний старец, пользующийся слуховой трубкой и живущий во времена восстания сипаев [5] Сипаи – наемные солдаты в колониальной Индии. Восстание индийских солдат против колонизаторов-англичан проходило в 1857–1859 годах и было жестоко подавлено. , абсолютно отрешенный от событий дня сегодняшнего. На вопрос Мертона о событиях прошедшей ночи лорд ответил красочной речью, стиль которой был мне знаком еще по работе с другими подобными больными: «Вы, если не ошибаюсь, майор Бриггс из Четвертой бригады? Если же это не так, у вас, мой друг, имеется брат-близнец в Индии… Я бы на вашем месте раскопал эту семейную историю». Я не стану описывать взгляд, которым Мертон испепелил джентльмена из-под полей фетровой шляпы.

А еще у нас был мистер Конрад Х., старичок в здравом уме, но одержимый мыслями о шпионах и тайном надзоре; мистер Конрад на каждый заданный ему вопрос отвечал двумя-тремя своими – эти яростные наскоки напоминали игру взбесившегося теннисиста: «Почему вы хотите это знать? Могу я взглянуть на ваши документы? Как, вы сказали, вас зовут?»

Что же касается сэра Лесли А… Ну что вам рассказать о сэре Лесли? Он молод, одевается в яркие театральные цвета, а блеск в его глазах как будто отражает бесчисленные скандальные ночи Ист-Энда [6] Ист-Энд – восточная часть Лондона, антипод фешенебельного Вест-Энда. : сияние свечей, аромат множества женщин, дым опийных трубок, спектакли в запретных театрах. Сьюзи успела мне нашептать, что заболевание Лесли такого рода, о котором никто в Кларендон-Хаусе не рассказал бы даже Мертону, – то было следствие особого образа жизни. Единственное, что, по-видимому, спасало очаровательную Джейн Уимпол от приставаний Лесли, когда она заходила к нему в комнату по долгу службы, это – как насплетничала мне все та же Сьюзи – симпатия сэра Лесли к более пышнотелым особам, вот почему ни старшая сестра Брэддок, ни Гетти Уолтерс не появлялись у него ни при каких обстоятельствах.

Если же оставить в стороне столь неотвязчивую особенность, сэр Лесли, казалось, пребывал в постоянной полудреме, покачиваясь в огромной ванне с шампанским.