Александр Руж - Изумрудная скрижаль

Однако еще больший ужас она испытала, когда Ингерас сдернул с подбородка шарф. Нет, сам подбородок оказался ничем не выдающимся, зато рот… Губы графа напоминали две тонкие ниточки, они не смыкались, а из-за них выпирали красные десны и – кошмар! – самые натуральные клыки.

Анита чудом не потеряла сознания, импульсивно схватилась рукой за портьеру. Хорошо, что граф ничего не заметил – его заботило нечто другое. Он взял стоявший на бюро графин, плеснул воды сначала в бутылочку, затем в бокал, взболтал получившуюся светло-коралловую жидкость, жадно выпил, но это его не успокоило. Он быстро обмотал шарфом лицо, натянул перчатки, потом вытащил откуда-то крошечный ключик, открыл им нижний ящик бюро, достал оттуда миску, ланцет, несколько льняных лоскутков и со всем этим спешно вышел из кабинета, даже не позаботясь запереть за собой дверь, чего с ним прежде не случалось.

Анита, шатаясь от только что перенесенного душевного потрясения, вышла из-за портьеры. Колени ее тряслись, и она прислонилась к стене, чтобы не рухнуть на пол.

Максимов не верит. – Кипяток, маковые зерна, роза с шипами и много чего еще. – Сцена в комнате китайца. – Анита предлагает новый план. – «Многоуважаемый Александр Осипович!» – Путешествие под сиденьем. – Два удара колуном. – Допрос трактирщика. – Чернокожий утопленник. – Прелести обнаженной наяды. – Ответственное поручение вкупе с пятью золотыми монетами. – Анита производит разведку – Старинная крипта. – Предки графа Ингераса. – Пропавший найден. – Под крышкой саркофага. – Поединок вслепую. – Поговорим начистоту!

Сколько-то времени спустя, позабыв об оставленном на вышке манто, Анита кое-как доковыляла до своей комнаты и упала в объятия Максимова. Выслушав ее сбивчивый рассказ, он поначалу выразил сомнение в его достоверности.

– Граф Ингерас – вампир? Пьет человеческую кровь? Брось, Нелли, ты что, веришь во все эти байки про вурдалаков?

– В байки не верю, – ответила Анита, понемногу обретая спокойствие, – но в то, что видела своими глазами, – да.

– Это все от расстроенных нервов. Во время болезни ты бредила, у тебя были галлюцинации, вот и сейчас какие-то остаточные явления. В кабинете, ты сама говоришь, было темно, тебе и привиделось…

– Привиделось? – взвилась Анита, заговорила горячо и яростно: – Он стоял от меня в пяти шагах! Я держала в руках бутылку и бокал, я видела пятна на них… я знаю, что это такое!

– Может быть, вино?

– Нет! Именно в эту бутылку граф переливал кровь из миски… кровь О’Рейли… Куда он пошел сейчас? Ты знаешь?

– Нет.

– А я догадываюсь! Он пошел за новой порцией. К кому-нибудь из тех, кто живет в замке…

– Я видела! – ввернула побелевшая Вероника. – Он шел по коридору, с миской, с тряпицами – все как вы обсказали… А из глаз чуть не искры пыхали!

– Не ври! – осадил ее Максимов, но она запротестовала:

– Вот вам крест, Лексей Петрович! Он к китайцу пошел, сами можете поглядеть.

– И погляжу! – Максимов, уверенный, что над ним подшучивают, встал со стула.

– Не ходи туда, Алекс! – взмолилась Анита.

Он упрямо вскинул голову:

– Пойду! И если все это выдумки…

Не досказав, он вышел в коридор. Анита с Вероникой остались одни, вздрагивали от любого звука.

– Мне мамка рассказывала, – начала Вероника жарким шепотом, поглядывая то на дверь, то на окна. – У них в деревне был один такой. Сперва помер, а после из могилы вылез и ходил ночами кровушку сосать. Жену свою до капли выпил, потом детишек, а там уже и за прочую родню принялся…

– И что, всю деревню извел?

– Не успел. Мужики на сходке порешили облаву на него устроить. Изловили, отрубили голову, сунули ему в рот камень, сердце из груди вырезали и в пепел обратили. Потом заколотили его в осиновый гроб, через крышку пулей серебряной прострелили, а когда закопали в землю, воткнули сверху кол и могилу кипятком облили, чтоб не смел больше вылезать…

– Надо же, какие сложности!

– С ними… с упырями то есть… иначе нельзя. Старики в деревне умные были, научили, что да как делать. Ему надо еще жилы под коленками перерезать, а на гробовую крышку маковых зерен насыпать… побольше…

– А это зачем?

– Чтоб он их по ночам считал. Поверье есть: покуда он все маковые зерна не сочтет, из могилы ему не встать.

Пустомелье Вероники произвело на Аниту благотворное действие. Страх мало-помалу стал уходить, она даже застыдилась того, что смогла поверить во все эти басни.

Вероника подметила полуулыбку, появившуюся на устах барыни. Нахохлилась.

– Зря вы, Анна Сергевна. Я истинную правду говорю!

– Так ты считаешь, что граф Ингерас тоже умер, а потом воскрес?

– А то как! Вы разве сами не подмечали, какой он? В чащобе живет, слуги у него – сплошная нечисть. Свету солнечного лякается, рожа белая, что твоя известка. И чесноку в рот не берет! Я у кухарки… у страхолюдины этой… спрашивала третьего дня: отчего это в замке ни разу чеснока к столу не подавали. Она промычала чегой-то, прикинулась, будто не понимает.

– Может, и правда не поняла?

– Я уж ей и на пальцах показала… Нет! Она и знать не знает, что это такое. Не держат здесь чеснок. А это, чтоб вы знали, от вампиров вернейшее средство. Еще боярышник можно у дверей положить, розу дикую с шипами или чертополоха пучок… да где их возьмешь среди зимы-то?

Вероника еще долго развивала бы тему защиты от кровопийцы, но тут возвратился Максимов. Он был серьезен и хмур.

– Ну как? – подступила к нему Анита. – Что видел?

– Видел графа, – ответил он без энтузиазма. – В самом деле у китайца. Нацедил у того крови в миску да прямо через край и выпил…

– Всю?! – ахнула Вероника.

– Всю. И знаете… он как пьяница был, который без водки на стенку лезет, а когда шкалик опорожнит, сразу доволен и счастлив.

– Что я говорила! – торжествующе воскликнула Вероника. – Упырь, он и есть упырь. Ему без чужой крови нипочем не прожить.

– А что китаец? – допытывалась Анита.

– Ничего. Сидел, трубку курил. Такое впечатление, что для него это дело привычное.

– Мне кажется, что все жители замка делятся с графом своей кровью. Это их своеобразная плата за то, что он приютил их у себя и содержит.

– Теперь понятно, зачем мы ему понадобились, – не желала угомониться Вероника. – Этими он уже накушался, на свежатину потянуло. Обождет немного и за нас примется. Помяните мое слово, высосет до капельки!

Анита схватила с кровати подушку и швырнула ею в горничную.

– Вероника, перестань!

Но Максимов возмущения супруги не разделял. Убедившись, что граф действительно не прочь отведать крови, он перестал быть скептиком и принялся отстаивать совсем другие позиции: