Александр Домовец - Гатчинский бес

– От кого хочешь отстреливаться? – спросил насмешливо, кивая на оттопыренный карман куртки.

– От тебя, вестимо, – спокойно сказал Желябов.

Виктор зевнул.

– Ну, и зря, – скучно сказал он. – Мы же с тобой сразу договорились, что каверз друг другу чинить не будем. Знаю, что боишься меня… и глупо. Одно дело делаем.

– Ты бы еще объяснил, откуда такой взялся, – пробормотал Желябов. Говорил он это не раз, и всякий раз Виктор только отмахивался.

За чаем Желябов коротко изложил план покушения.

– Дельно, – сумрачно оценил Виктор. – Но почему этот босяк Рысаков? Ты мне обещал…

– Даже не думай, – твердо сказал Желябов. – У тебя другая роль.

– То есть?

– Твое дело поважнее будет. И не спорь, слушай меня…

Желябов с удовольствием чуть ли не впервые за год общения обнаружил, что Виктор способен удивляться. Вон даже бакенбарды ерошить начал, смотрит с недоумением… Желябов приблизил лицо к лицу и продолжал негромко:

– Все должно получиться, слышишь? И все получится. Александру не жить. А вот жить ли после этого партии… не знаю. Просто не знаю. Армия, полиция, жандармерия – все ловить нас кинутся. Встанет ли народ, защитит ли нас? Не уверен. Народ быдло… я знаю. Мерзкое болотное быдло.

– Согласен, – так же негромко откликнулся Виктор.

– И получается, что дело останется незавершенным, – продолжал Желябов. Он сам себе в этот миг нравился: спокойный, властный, всезнающий. Пророк. – Я, может быть, революции не увижу. Но она будет, непременно будет. И если я чего-то не успею, доделаешь ты.

Виктор отодвинулся и внимательно посмотрел на Желябова.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– А вот что…

Желябов поднялся и, разминая ноги, прошелся по кухне. Мельком подумал, что решать мировые проблемы на кухне – исконная русская традиция. Усмехнулся.

– Ты мне нравишься, – наконец сказал он, присаживаясь. («Это намек?» – хмыкнул Виктор.) – Не зубоскаль… Ты человек твердый. Кому я могу оставить партию? Кибальчичу? Он, кроме своей химии, ничем не интересуется. Перовской? Баба, она и есть баба. Кому? Истеричке Засулич? Ну, есть еще кое-какие люди, но именно что «кое-какие»… Если завтра со мной что-то случится, кто сделает дело? Кто Россию вздыбит?

Виктор слушал, прищуря глаза, и понимал, что у Желябова ярко выраженная мания величия. Надо же – вздыбить Россию… Его личные планы были не в пример скромнее. Он хотел убить императора – и только. Были на то свои причины. Однако партия – пусть немногочисленная – это кое-что. На дороге не валяется. И если Желябов, предчувствуя провал, хочет подстраховаться, то он, Виктор, ему в этом поможет. Весь мир взорвать, конечно, не получится. Но хотя бы эту ненавистную, грязную, Богом проклятую Россию…

– Можешь на меня рассчитывать, – спокойно сказал он. – Однако как ты себе это представляешь? В партии меня не знают, я всегда контактировал только с тобой…

Желябов вышел в комнату и вернулся, держа сложенную пополам тетрадку.

– Возьми, – буднично сказал он. – Это список членов партии. Каждый откликается на пароль. Это мой личный пароль. Тебя будут слушаться.

– Что за пароль? – спросил Виктор.

Желябов сказал – на ухо. Виктор высоко поднял брови.

– Вот как… – протянул он.

– Нравится? – спросил Желябов, скалясь. – Вот еще…

Он протянул Виктору мелко исписанный лист бумаги.

– Мы не бедные, – сухо сказал он. – Деньги у нас есть. Пожертвования, эксы и вообще… Это номера счетов в Петербургском кредитном обществе, в филиале Швейцарского банка, во французском «Кредит женераль». Разберешься, не маленький.

– И ты мне все это отдаешь? – спросил Виктор после паузы, пряча лист в карман.

Желябов молчал долго. Долго-долго. А потом вдруг засмеялся.

– Слушай, а давай водки выпьем? – предложил он. – Что мы все чай да чай…

Достав бутылку казенной, налил два стакана, разломил черствый калач и выложил револьвер.

– Это закуска? – хмуро спросил Виктор.

– Это предупреждение, – почти весело сказал Желябов, и мелькнуло у него в глазах что-то сумасшедшее. – Я тебе сейчас отдал… Да я тебе сейчас отдал все: и людей, и деньги. Всю партию отдал. Я нищ!

Последние слова он проговорил совсем лихорадочно. «А ты, брат, истерик», – подумал Виктор и вслух произнес:

– Вообще-то я не напрашивался.

– А это неважно, – сказал Желябов, тихо смеясь. – Заруби на носу: отныне партия на тебе. Она пока ничего не знает, но она уже на тебе. Может, конечно, все еще и сложится. Может, через месяц власть рухнет, и я возглавлю правительство. А может, на гильотину пойду…

– На виселицу, – поправил Виктор, не глядя на Желябова. – В России нет гильотины.

– Заткнись… И запомни: этот Александр – мой. А следующего, если у меня ничего не выйдет, прикончишь ты. – Желябов залпом опрокинул стакан и уже спокойно добавил: – Ты сможешь. Поклянись, что все сделаешь. Слышишь? Поклянись! Или… – Он взялся за револьвер.

Виктор поднялся. Пафос он не переносил ни в каком виде. И вид взъерошенного бледного Желябова с оружием в пляшущей руке был ему неприятен. Ну, надо же: «Возглавлю правительство»… Уже не в первый раз Виктор подумал, что никакого серьезного осмысления ситуации у террористов не было. Да, пожалуй, и быть не могло. Ну откуда, скажите на милость, в умишке разночинца-народовольца сложится система управления огромной страной? Они мужественно суетились, они конспиративно шептались о борьбе за счастье народа и время от времени кого-то убивали во имя этого счастья… Их сила была лишь в том, что они действительно не боялись умирать. Жизнь их не баловала, и они ею не дорожили. И уж тем более не дорожили чужими жизнями.

– Не подведу, – наконец бросил Виктор и направился в прихожую. На него неожиданно упало целое наследство. Предстояло подумать, что с этим делать.

Провожая гостя, Желябов вдруг придержал за рукав и с неловкой улыбкой спросил:

– Ну, может, хоть сейчас объяснишь, откуда такой взялся? С какой звезды упал?

Виктор слегка улыбнулся.

– Звезда местная, российская, – почти весело сказал он. – Да не переживай ты так, все будет хорошо…

Через девять дней императора Александра Второго взорвали.

Через месяц Виктор стоял в толпе на Сенатской площади и смотрел, как вешают Желябова, Кибальчича, Перовскую… Черные башлыки на головах скрывали искаженные лица и вывалившиеся языки, из-под висельных балахонов торчали судорожно дергающиеся ноги. Некрасивое зрелище.

– Паскуды, – тяжело сказал вдруг стоящий рядом бородатый человек в сермяжном кафтане. – Какие паскуды, прости Господи… Трижды повесить, и то мало. Отца нашего убили.

Он яростно сплюнул. Виктор не сразу понял, что бородач имел в виду императора.

– Да уж, – пробормотал он и начал пробираться сквозь толпу.