Александр Домовец - Гатчинский бес

– Ну, садись, племянничек, – бесстрастно сказал Кирилл Иванович, указывая на обитый черной кожей стул возле приставного стола, и уселся напротив. При этом он с усталым любопытством разглядывал Сергея. А как иначе, если уж лет пятнадцать не виделись, кабы не больше.

Вроде бы по первому впечатлению Сергей дядю не разочаровал. И то сказать, – готовился. Добравшись до Санкт-Петербурга, он прямо с вокзала взял извозчика, поселился в пристойных нумерах «Русь великая» (четыре рубля в сутки за комнату на одного) и отправился на Невский проспект – приодеться и экипироваться. В столице Российской империи Белозеров был до этого лишь однажды, по службе и коротко, однако ничуть не растерялся, – в Киеве за три года службы бывал часто, а Киев город сам по себе столичный, большой и густонаселенный.

Вечер, расторопно проведенный в лавках и магазинах Невского, прошел недаром. И теперь, сидя напротив Кирилла Ивановича, Сергей за внешность не переживал. С великолепием золоченого дядиного мундира, да еще украшенного знаками орденов, скромную серую визитку, разумеется, не сравнить. Но белоснежная сорочка была свежей и накрахмаленной, вишневый галстук повязан аккуратно, брюки со штрипками в тон визитке отутюжены, а черные штиблеты начищены до блеска. Само собой, в мундире, лосинах и сапогах Сергей ощущал бы себя намного вольготнее. Не зря ведь замечательно сказал сочинитель Козьма Прутков: «Хочешь быть красивым, поступи в гусары». Но уж тут как вышло, так и вышло…

– Хорош, – сказал наконец дядя с оттенком одобрения. Голос был густой, благозвучный. – Вылитый Василий, царствие твоему батюшке небесное. Добрый был брат и офицер храбрый… Как добрался? Устроился?

– Все хорошо, Кирилл Иванович, спасибо вам за помощь, – сдержанно и почтительно произнес Сергей. Про себя он решил, что обращаться к дяде пока что лучше официально. А там будет видно. Малейший оттенок родственной фамильярности сейчас был бы неуместен: уж слишком давно не виделись, и вообще…

– Как там Варвара поживает? Здоровы ли детки? – продолжал Кирилл Иванович.

Сергей только хмыкнул. Варвара-то с детками поживала неплохо. А вот шурина перед отъездом пришлось малость поучить – гусарским кулаком. Почуял, мерзавец, что у жены дядиными щедротами какие-то деньги появились, и попробовал наложить на них дрожащую от пьянства руку. Хорошо, что Сергей в тот момент еще не успел уехать…

– Значит, паскуднику рыло начистил? – сумрачно сказал Кирилл Иванович, выслушав короткий, но яркий рассказ Белозерова. – Это правильно, это хорошо… Не пошла ему впрок моя записка, стало быть. Ну, коли жену не ценит и продолжает скотствовать, тем хуже для него… Он что думал, я с ним шутки шутить буду?

Дядя позвонил в бронзовый колокольчик, и в проеме гигантской, мгновенно распахнувшейся двери возник давешний секретарь.

– Запиши-ка, Севостьян Владимирович, что завтра, в первой половине дня, надобно мне связаться с тамбовской полицейской управой, – велел Кирилл Иванович.

– Тему обозначить изволите?

– Надобно одного человечка в ум привести. Я тебе завтра отдельно продиктую… Да еще доложи в приемную Константина Петровича, что сейчас у меня нужная встреча. Там поймут.

Секретарь выпорхнул, бесшумно прикрыв высокую дубовую створку, а дядя, повернувшись к Сергею, задал совершенно неожиданный вопрос:

– Скажи-ка, племянник, ты еще рисовать не разучился?

Однако… Спроси Кирилл Иванович, не собирается ли племянник податься на службу в Эфиопию, Сергей удивился бы меньше.

Покойная матушка Павлина Александровна еще в девичестве превосходно рисовала. Родись мужчиной, стала бы прославленным живописцем, не иначе. Не бросила она этого занятия и впоследствии, быть может, находя в художественных упражнениях отдушину от супружеской рутины и сельской скуки. Помогала даже отцу Никодиму приводить в порядок старенькую церковь, подновляла библейские картинки на стенах и куполе, тайком добавляя в них что-то от себя. Почтенный священник не мог нарадоваться и ставил худенькую, живую, все успевающую Павлину Александровну в пример другим прихожанам.

Надо ли говорить, что к рисованию она старалась приучить и детей своих. Ну, с Варварой ничего не вышло. Не ее это было занятие, скучным казалось. А вот Сережка лет уже с пяти мог похоже нарисовать и человека, и дерево, и собаку. С годами увлечение живописью только росло. Отец злился и ворчал, что мать вместе с сыном одними красками, кистями и бумагой дом разорят. Но дело было, конечно, не в этом. Как-то раз отец в сердцах ткнул пальцем в сына, сосредоточенно рисовавшего на дворе красиво разросшиеся вишни, и резко сказал матери: «Испортила ты мне мальчишку. Ему дорога в кавалерию, на службу, а ты его к безделице приучила…» Десятилетний Сережка тогда просто не понял, с чего сыр-бор. О своей стезе служить отечеству и тем зарабатывать на жизнь он знал с пеленок, а рисование – это так, для души.

Все вышло по отцовскому слову. И… по матушкиному примеру. Училище, служба, казарма – все, как надлежит сыну заслуженного ветерана. Но и рисовать Сергей не бросил. Это было и увлечение, и – что греха таить – надежное средство заручиться симпатиями юных барышень, которые в Малороссии чудо как хороши. Всякая ли девица устоит, получив собственный портрет из рук пригожего гусарского поручика? Феодора Спиридоновна – и та не устояла, хоть и была уже отнюдь не девицей, а купеческой вдовой… Но это отдельная история.

Из живописи своей Белозеров, конечно, секрета не делал. Кстати, немало эскадронных товарищей получили от него на память быстрые карандашные зарисовки. Но как о детском увлечении не забыл дядя? И, главное, – почему вспомнил именно теперь?

Вероятно, Кирилл Иванович без труда прочитал на лице Сергея простодушное удивление и даже изволил по этому поводу улыбнуться. Хотя с ответом не торопил.

– Рисовать не разучился, Кирилл Иванович, и, говорят, рисую недурно, – наконец сказал Сергей с некоторым даже вызовом.

– Ну да? Молодец, коли так. А вот мы сейчас проверим, проверим…

С этими словами Кирилл Иванович передал племяннику большой лист бумаги и толстый черный карандаш.

– Набросай-ка ты мне, Сергей Васильевич, такой, что ли, портрет, моего кабинета. Ну, там столы, стулья, стены… Чтобы все, как на ладони, и, главное, похоже. Справишься?

Сергей только пожал плечами.

– Отчего же нет, – сказал он спокойно. – Однако минут десять понадобится. Это ничего?

– А я тебя никуда не тороплю. Рисуй себе, а я, пока суд да дело, поработаю.

Вернувшись в кресло, Кирилл Иванович придвинул стопку документов и, кажется, ушел в них с головой. Но время от времени остро поглядывал в сторону Сергея.

Задача была не из сложных. Положив перед собой лист, Сергей сосредоточился и неторопливыми уверенными штрихами принялся создавать портрет сановного кабинета. Не забыл и дядю в кресле, склонившегося над бумагами. Время от времени закусывал карандаш, соображая, как лучше передать перспективу и объем предметов, игру тени и весеннего света, льющегося из-под тонкосуконных темно-коричневых штор. До того увлекся работой, что чуть не пропустил момент, когда в кабине зашел высокий худой человек в неброском штатском платье. Уловив краем глаза некое движение, Сергей повернул голову в сторону новой персоны и невольно вскочил на ноги. Окажись на нем в этот миг сапоги, щелкнул бы каблуками, право слово. Это же сам Победоносцев был, Константин Петрович. Обер-прокурор Святейшего синода. Член Комитета министров Российской империи.