Микаэль Лейдон - Сны

И что теперь осталось, невесело подумал он, забрасывая голову назад и впиваясь глазами в начавшие проявляться на небе звезды. Ничего. Мертвая душа. Боль от череды предательств. Нет больше веры, нет сил, и тебя больше нет. Остался лишь скелет некогда мощной боевой машины, сгнившей под дождем мелких и крупных житейских проблем. Боже мой, во второй раз повторил он, как же холодно. Как холодно в этом мире, мире, который когда-то казался таким добрым и справедливым. Действительность оказалась много хуже, и когда он адаптировался, было уже почти что поздно – все позиции проиграны, и только многократно проверенная личная и оттого почти несокрушимая броня спасла и на этот раз. Тебе тридцать лет, хватит ныть, оборвал он себя. Вот именно, тридцать лет – ни дома, ни друзей, одни враги. Так это же хорошо, оскалился он, полная автономия, тем более, что большинство врагов уже покойники.

Июньское солнце совсем перестало греть и, отражаясь в лужах, было настолько похоже на усталый покрасневший глаз, что он рассмеялся. Вот такие и у меня глаза – усталые и покрасневшие. Глаза короля без королевства, капитана без команды, майора без армии.

Так все же, что осталось? Остался последний из могикан. Самый последний. И осталась последняя тайна, разгадать которую пытались и до него, и, скорее всего, будут пытаться разгадать и после. Только это вряд ли, он перекинул соломинку из одного угла рта в другой, я пойму тебя, Лис. Почти двести лет ты смеешься над целым миром. Почти двести лет ты являешься проклятием и легендой кладоискателей всех мастей. Но никто из них так и не понял тебя. Никто. Кроме меня.

«We got nothing to lose…» 1 1 We got nothing to lose (англ.) – нам нечего терять. , кивнул он, тут ты прав, нам с тобой терять нечего. Потеряв старое, мы не смогли заставить себя захотеть новое. Потому что оно не мое. А что твое, спросил он себя?

Одиночество.

…Если ты себя чувствуешь чужим,

И среди толпы вроде бы один.

Если летним днем снега хочется,

Значит, ты вернул Одиночество…

А ведь мне и вправду хочется снега. И значит, страшнее одиночества ничего нет. Ничего, кроме одиночества возвращенного. Квадрат в квадрате. Куб в кубе. Нет, чтобы корень из корня, развеселился он. И сразу вспомнил школьного учителя физики, который всегда был в отличном настроении, и только однажды на лабораторной работе посмотрев ему в тетрадь, чуть насмешливо и грустно спросил:

– Кто тебе сказал, что квадратного корня из минус единицы не существует?

– Правила…

– Правила?! А для чего тебе нужны правила? Соблюдать или нарушать?

– Смотря по обстоятельствам! – дерзко тогда ответил он, уже тогда слывший неподконтрольным юношей.

– Так я и думал. Беспринципная молодость, – физик грустно посмотрел ему в глаза, и он ужаснулся, увидев там побежденную мудрость и бесконечную пустоту. Глаза напоминали два ствола, которые держит усталый и еле живой солдат после многодневной битвы, которые смотрят чуть вниз, черные от пороховой гари, иссеченные бесчисленным количеством выпущенных пуль, дымящиеся сизым дымком. Их глубина неизмерима, потому что с одной стороны находится Жизнь, а там, из черной бездны на нее смотрит Смерть.

– А как надо? – он был выбит из седла только что увиденным.

– Или живи по законам общества, а потом и умирай по ним же, или живи вне общества и вне его правил, а когда Смерть ухмыльнется тебе, то все, что тебе останется, это усмехнуться ей в ответ.

– А чему равен корень из минус единицы?

Физик обернулся, посмотрел на него с десяток секунд и произнес:

– Абсолютному одиночеству.

Затем медленно развернулся и ушел в лаборантскую, где десять минут спустя повесился. Ходило много слухов тогда – почему, из-за кого, как же так и прочее, прочее, прочее. Он тогда отрешенно простоял все три дня на переменах у раскрытого окна в зале на втором этаже, а когда кто-то из приятелей поинтересовался его мнением, коротко бросил:

– Он понял, чему равен корень из минус единицы.

И я сам теперь очень близок к этому, признался он звездам, все ярче и ярче разгоравшимся над его головой.

– Пора, – сказал он сам себе. Выплюнул соломинку, поднялся со ступенек. Отряхнулся, кинул прощальный взгляд на памятник Ленину. Вождь мирового пролетариата все также уверенно смотрел вдаль – в будущее, видимое одному ему. Майор последовал его примеру, но кроме еловой рощицы ничего не увидел.

А я ведь и вправду последний, внезапно подумал он, и не просто один из последних, а один и последний. Реликт, определил он, да, именно реликт, как там по латыни-то, он слегка наморщил лоб, пытаясь воскресить в памяти еще не совсем умершие остатки классического образования – точно, relictum, остаток то есть. Вид растений и животных, сохранившийся как пережиток минувших эпох, как остаток далекого прошлого и не имеющий больше аналогов в современном мире.

Реликт. Могиканин. Форвард, никогда не желавший играть в защите. Истребитель, всегда взлетающий поперек взлетной полосы. Акела, Волк-одиночка. Мизерная часть имен, которые он носил! Ведь, в конце-то концов, что значит имя? Набор букв, символ или что-то большее? Это я сам, то, кем сегодня являюсь, чем сегодня живу.

И ради этого я готов умереть.

Закат между тем становился все бледнее, звезды все ярче, сигнализируя о том, что 15 июня 2010 года подходит к концу, ничего не обещая в будущем, и ничего не требуя от прошлого.

Грустно видеть, как еще один усталый человек прекращает играть в покер…

– Господин губернатор, мне кажется, что вы приукрашиваете то положение, в котором оказались. Лима для вас – лишь временное убежище. Ведь вам не хуже меня известно, что армия Сан-Мартина уже в каких-нибудь ста пятидесяти милях от столицы, не пройдет и месяца, как город падет. В связи с этим мне представляется возможным несколько увеличить вознаграждение как мое, так и команды в целом.

Губернатор, худощавый пожилой человек неопределенного возраста, поднялся со стула и нервно потер вспотевшие ладони друг о друга. Подойдя к окну, он пристальным взглядом окинул бухту, у причалов которой, словно насмехаясь над некогда преуспевающим портом, покачивался один-единственный корабль. Погрузка груза шла полным ходом, удивление вызывало лишь небывало мощная охрана, хотя, он слегка скривился от боли в пояснице, если знаешь о характере груза, то даже такая охрана покажется недостаточной.

– Вы знаете нашу цену, сеньор капитан, – сухо ответил он.

– Я торговец. И не являюсь вашим подданным. В предложенной вами сделке меня устраивает почти все, за исключением платы за риск. Согласен, я не испанец, и не имею неограниченного кредита доверия с вашей стороны, однако вот уже пять с лишним лет я хожу между различными портами Чили, Перу и Панамы. Не скажу, что репутация моя безупречна, редкий купец не пытается увильнуть от пошлин и налогов, но во всем остальном… – капитан сделал паузу и выжидающе посмотрел в невыразительные глаза наместника Его Католического Величества.