Игорь Пресняков - Роковая награда

Как и многие люди, Анна Сергеевна поверила в новую власть и даже полюбила ее. Любовь эта и явилась средством выживания, тем целительным бальзамом, с помощью которого надорванная безумием психика нации сохранила способность мыслить и существовать. Страх, ненависть, звериная жестокость и непримиримость классовой бойни сменились безмерной тягой к жизни и трудовым энтузиазмом.

Анна Сергеевна стала активной общественницей. Она принимала участие во всех диспутах и собраниях, рьяно громила «оппозиции», клеймя фракционеров-отщепенцев последними словами. Ее даже упрекали за излишний азарт и нетерпимость, на что она неизменно отвечала: «Фракции приведут к расколу, а значит, – к хаосу. Я-то его видела!»

Начальник губнаробраза Обухов был давнишним приятелем славного Артамонова, он сентиментально уважал Анну Сергеевну и добился назначения ее директором второй трудшколы.

Как-то раз познакомилась Анна Сергеевна с Климом Ферапонтовым, двадцатипятилетним директором кирпичного завода. Ферапонтов влюбился без памяти в строгую и статную учительницу, Анна Сергеевна ответила взаимностью, и уже в конце 1922 года они поженились.

Во время ленинского призыва Анна Сергеевна подала заявление в партию с объяснением: «Не могу мыслить себя вне РКП(б)». И это было чистой правдой, она не лукавила.

Пионерские колонны дошли до площади и стали вокруг трибуны. С нее демонстрантов приветствовали вожди губернии, комсомольские авторитеты и начальство из наробраза. Дошла очередь и до секретаря губкома партии. Товарищ Луцкий широко улыбнулся, отечески оглядел «полки большевистской смены» и начал говорить о рабском прошлом и «светоче истины» – товарище Ленине.

– …И уж кому, как не нам, старшему поколению партийцев, не помнить годы царского угнетения? – пафосно вопрошал Луцкий.

Никто из присутствующей молодежи и не сомневался, что «губернский орел» и «первый коммунар» товарищ Луцкий эти времена помнил, помнил с болью и пламенной ненавистью. Сомнения в словах секретаря губкома могли закрасться лишь у тех немногих старых рабочих, что остались в живых после мясорубки гражданской; или у тех, безмолвных, безвременно погибших городских пролетариев, что по первому зову партии пошли на бой за ее власть и сложили свои головы на фронтах. Они-то могли рассказать об «угнетении» царским режимом преуспевающего лавочника Гриши Гирковина!

Наследовав в 1908 году «Скобяную коммерцию» отца, успешно торговал Григорий Осипович петлями и замками вплоть до осени 1916 года и жил припеваючи. Именно тогда тридцатитрехлетнего Гирковина должны были забрать в армию. Однако обремененный женой, двумя дочерьми и солидным достатком лавочник воевать за веру, царя и Отечество не хотел. Беде помог любезный родственник Сережа Ревунков, член РСДРП(б) и профессиональный революционер. Лукавый большевик, гостивший в то время у своего двоюродного брата Гриши, говорил о близком конце династии и грядущей революции. Григорий решил дезертировать, что и сделал, сбежав с Сережей в Петроград. Там образованный и житейски опытный Гирковин преуспел. Он агитировал рабочих, выступал на митингах, редактировал прокламации. Преимущества возраста, купеческая хитрость и влияние брата Сережи сделали свое дело – очень быстро Григорий выдвинулся.

Летом 1917-го, имея полномочия ЦК, он, под нелепой фамилией Луцкий, приехал в родной город и возглавил Совет рабочих депутатов. После большевистского переворота влияние Луцкого возросло. Он создавал органы управления, формировал отряды Красной гвардии и щедро раздавал обещания – он был всем. «Становой хребет рабочего класса» – городские потомственные пролетарии – поначалу относились настороженно к «лавочнику-перерожденцу», но, опьяненные победой и обрушившейся на них иллюзорной властью, все же Луцкому поверили.

Авторитет Григория Осиповича пошатнулся с началом гражданской. На первых порах его потеснили от лидерства ставшие всесильными военные, а затем, уйдя в подполье при деникинской оккупации, Луцкий и вовсе потерялся. Отпустив ветхозаветную бородищу, «товарищ Григорий» перемещался по конспиративным норам и фактически не руководил губкомом. В Москве понимали, что Луцкий бездействует, поэтому послали ему в помощники столичного пролетария Платонова. Никодим Иванович был человеком честным и преданным идее; он и стал реально руководить местными большевиками, а мифический Луцкий лишь писал отчеты в Центр. Правда, иногда Григорий Осипович помогал соратникам. Так при подготовке восстания он свел Платонова с Паханом Лангриным, шапочное знакомство с которым водил еще с молодых лет. За тысячу царских червонцев Пахан снабдил заговорщиков оружием и боеприпасами. Восстание захлебнулось, вину за провал «акции» Луцкий свалил на Никодима Ивановича. «Товарищ Григорий» покинул город и перебежал в расположение частей Красной армии, благо фронт уже приблизился к границам губернии. Луцкий вступил в город освободителем – на белом коне, затянутый в кожанку, с шашкой на боку, впереди колонны красных кавалеристов. Вернув власть, он отодвинул на задний план подпольщиков, услав их на второстепенные должности в уезды. Платонов довольствовался командованием губисполкомом. Луцкий вновь стал всем…

Секретарь завершил свою пространную речь положенными заклинаниями вечной жизни товарища Ленина и правоте дела партии, затем прокричал пару здравиц во славу пионерии и под оглушительное «ура!» уступил место наробразовцам.

Митинг закончился торжественным маршем всех пионерских дружин перед высокой трибуной. Чеканя шаг, юные ленинцы снова и снова кричали «ура!», били в барабаны и трепетно ловили взгляды вождей.

Проводив последнюю колонну, «ответственные товарищи» вернулись к своим обычным заботам.

Товарищ Луцкий немного утомился и решил отдохнуть. Он прошел в кабинет, наглухо задернул шторы и включил настольную лампу. Григорий Осипович любил полумрак – его глаза быстро уставали. Особенно мучился Луцкий в летнее время. Поговаривали, будто причиной слабости глаз секретаря губкома являлось его многолетнее сидение в полутемной скобяной лавке.

Луцкий привел в порядок письменные принадлежности и взялся за брошюру собственного сочинения. Книжечка включала речь секретаря на предстоящей губпартконференции. Экземпляр, что держал в руках Григорий Осипович, был сигнальным, брошюре предстояло поступить в продажу по окончании губернского партийного форума. Однако речь уже печаталась, ибо Луцкий и мысли не допускал, что ее не одобрят. Сама конференция представлялась событием номинальным – партийцы должны были дать делегатам XIII съезда последние наказы и заслушать отчет об успехах губернии.