Юрий Бурносов - Четыре всадника

— Постойте, — промолвил лютнист, хлопнув себя по лбу. — Я совсем забыл нечто весьма важное!

Сказав так, он раздал всем большие клоки темной ткани и велел укрыть нижнюю часть лица, чтобы не быть тотчас же узнанными.

— Может статься, нас увидят многие глаза; ни к чему, коли наше обличье запомнят и станут назавтра искать злоумышленников по известным приметам их.

Затем, закрепив люк подпоркою — кстати валявшимся поодаль большим древесным обломком, — Франци сказал, возжигая факел:

— Извольте, я пойду первым.

И спустился в чернеющий провал.

…А довольно далеко от них в комнате с низким столиком на причудливо изогнутых ножках, покрытых прихотливой резьбою, в комнате с мягкими диванами четверо стариков сидели, томясь молчаливым ожиданием.

— Верно, они уже там, — нарушил тишину епископ Вольфус, посмотрев в окно, где садилось солнце. — Пожелаем им удачи и да убоится Ианус Баффельт…

— И да будет день его сегодняшний худшим из дней его жизни, из снов, им увиденных, и мыслей, на ум его приходящих! — воскликнул престарелый грейсфрате Шмиц с небывалым блеском в глазах.

Между тем грейсфрате Баффельт никак не ведал об изрекаемых Шмицем пожеланиях. Он стоял за кафедрой в большой сводчатой зале капитулов монастыря фелицианок и говорил, перекрывая треск многих факелов и свечей:

— …Изгнать демона, что поселился в человеке, может только тот священник, что преуспел в благочестии и ведет праведное житие. Иначе — и таковое было отмечено в различных трудах — изгнание не только не увенчается успехом, но демон может вселиться и в самого священника. Оттого столь редки у нас случаи изгнания демонов… Делать же надобно следующее: прежде всего к одержимому требуется приложить любую священную вещь — богослужебную книгу, святые дары или распятие. Затем должно поместить руку свою на голову одержимого и произнести таковые слова: «Я, священник и служитель господень, повелеваю тебе, нечистый дух, если ты находишься и прячешься в теле данного человека, созданного богом, или если ты каким-либо образом истязаешь его, чтобы ты немедленно дал мне знак того, что ты действительно присутствуешь и обладаешь этим человеком, как ты делал прежде, в мое отсутствие, в привычной тебе манере». После этих слов больной начнет тотчас трястись, и здесь видно станет, где именно обитают демоны.

Если демоны живут в его голове, человек испытывает пронзительнейшие боли или же его голова и лицо покрываются жгучим румянцем, как будто он горит в жару. Если демон сидит в его глазах, он заставляет их вращаться бешеным образом — так, что они едва не вылазят из орбит. Если же диавол в спине, то вызывает конвульсии всех членов спереди и сзади, а иногда делает все тело таким жестким и несгибаемым, что никакой силой нельзя разогнуть его. Если демон находится в горле, оно бывает настолько стянутым, что одержимый как будто вот-вот задохнется. Если диавол поселяется в благородных частях тела, таких как сердце или легкие, он вызывает удушье, сердцебиение и обморок. Если он поражает желудок, то вызывает икоту и рвоту, ветры и схватки в области живота с урчанием и другими непотребными звуками…

Тут должно спросить, как зовут демона, как много демонов обладают больным — ибо случается, что их бывает не один, не два, не три и не пять, а много десятков и даже сотен, и тем страшнее мучения несчастного. Надобно такоже выяснить причину одержимости и, коли демон не желает уходить, узнать срок его дальнейшего пребывания и, наконец, определить точный час, когда демон вошел в тело.

Здесь начинается главное, и священник, призывая во вспомоществование все силы небесные, должен сказать вот что: «Итак, слушай и содрогайся, о враг веры, недруг рода человеческого, носитель смерти, похититель жизни, нарушитель беспорядка, производитель несчастий. Почему ты стоишь и сопротивляешься, ежели знаешь, что господь сокрушит твою силу?! Бойся его, уступи место святому духу, ибо грядет тебе наказание, и тем сильнее оно будет, чем медленнее ты будешь выходить, поелику ты оказываешь пренебрежение не человеку, но владетелю и живым и мертвым, коий придет судить живых и мертвых по делам их…

Для тебя, проклятого, и для твоих присных приготовлен червь, который не умирает.

Для тебя и присных твоих приготовлен и неугасимый огонь, ибо ты — главарь злейших убийц, вдохновитель кровосмешения и святотатства, мастер худших злодеяний, учитель еретиков, изобретатель всех непристойностей. Итак, зловредный, изыди, изыди со всеми своими присными, ибо господь не оставил человека сего своей милостью».

Грейсфрате внимала почти сотня монахинь, стоявших на коленях прямо на холодных камнях залы капитулов, как было принято в монастыре Святой Фелиции. Здесь же находилась и сама грейсшвессе Субрелия — женщина лет чуть более сорока, которую всякий назвал бы красавицею, если бы не уродливый балахон и колпак, скрывающие стройное тело и чудные волосы. К слову сказать, покрывать голову колпаком следовало лишь Субрелии и нескольким монахиням из старух, помогавшим ей во всех монастырских делах; остальные же ходили непокрытые по той простой причине, что были обриты наголо, причем кожу головы еще и припаливали пламенем, дабы волосы не отрастали слишком скоро. Возможно, вид юных послушниц, изуродованных столь варварским образом, кто-то нашел бы жалким и отвратительным, но только не грейсфрате Баффельт.

Если только можно такое представить, он еще более разжирел, хотя лекарь и рекомендовал ему умерить аппетит, для чего выписал особые порошки и декокты, потому что сердце не умеет справляться самостоятельно с излишеством жира и плоти. Щеки, подбородок и шея миссерихорда сплошь состояли из наползавших друг на друга складок, так что голова Баффельта похожа была на оплывший свечной огарок, торчащий из воротника богатого одеяния.

Здесь же, у стены, стоял знакомый нам фрате Хауке с мушкетом, исполнявший, вероятно, роль не только секретаря, но и телохранителя грейсфрате.

Всего этого, разумеется, не видели семеро человек, пробиравшихся в монастырь подземным ходом. Местами своды просели так, что приходилось ползти на четвереньках, отчего особенно страдали оба старика; Бофранк не раз пытался уговорить их вернуться к Оггле Свонку, но и Бальдунг, и алхимик упрямо продвигались вперед.

Гадкие розовые черви гроздьями свисали с земляного потолка, пачкая слизью лицо; сочилась по капле тухлая вода, а под ногами то и дело шныряли, деловито попискивая и побулькивая, некие шустрые мелкие твари. Свет факелов то и дело выхватывал из тьмы огромные плеши в стенах — там, где отвалились крупные куски земли; деревянные подпорки, крепившие своды подземного хода, почти все изгнили, и Бофранк с ужасом думал о страшной смерти, ожидавшей их в случае, коли они все-таки обвалятся. В полужидкой грязи, в темноте умирать придется очень долго, ибо есть здесь и вода, и еда… будешь жить, пока сам не станешь пищей для обитателей подземелья.