Филиппа Морган - Чосер и чертог славы

— Речь не о жалобе, — откликнулся Джеффри. — Что произошло с его семьей?

— Откуда мне знать? — ответил Фуа. — Я сам был в то время ребенком. Так или иначе, они были крестьянами, а мы не ведем счет крестьянам.

Чосер ничего не ответил, и Фуа, очевидно, предположил, что был достаточно убедителен.

— На лице этого человека были следы крови, господин Чосер. Свежей крови.

— Когда я его повстречал незадолго до гибели графа Анри, все его лицо было исцарапано, и эти царапины имели свежий вид. Можно подумать, что он подобно святым подвижникам умерщвляет плоть, пользуясь при случае колючим кустарником.

— Вы говорите, что это была его кровь?

— Да, я так считаю.

— Ваше мнение для нас не аргумент, господин Чосер.

Джеффри задумался, кого сенешаль мог подразумевать под словом «мы». И, уязвленный последней репликой, сказал:

— Есть и другие факты. Сегодня утром вы с юным Анри нашли меня около просвета в кустах.

— Вы сказали, что обронили кошелек.

— Да, обронил. И когда поднимал, то обратил внимание на нечто, что, надеюсь, не могло укрыться и от ваших глаз, господин Фуа. На том месте остались следы, свидетельствующие, что кто-то прятался в кустах.

— Совершенно верно. Это был тот дикий лесной человек, Матьё. Он затаился там, чтобы неожиданно напасть на моего лорда.

— С одной рукой?

— Когда человек теряет руку или ногу, природа находит способ возместить ему потерю. Он обретает большую силу в оставшихся членах. Кроме того, Матьё вооружился мечом. Именно мечом он нанес смертельную рану графу де Гюйаку, а не вепрь, на которого мы сперва думали.

— А где Матьё раздобыл меч? Дикий житель леса с охотничьим мечом?

— Один из охотников донес, что меч был похищен из арсенала утром, — ответил Фуа.

Такое объяснение казалось маловероятным, но, на худой конец, удобным.

— На земле сохранились следы, как я уже говорил. Вот такие.

В полутьме Джеффри вытянул руку с растопыренными пальцами и немного оттянутым большим пальцем. Он присел на корточки, упершись рукой в пол для равновесия. В другой, свободной руке злодей, несомненно, держал меч.

Ришар Фуа несколько раз кивнул, как будто до него стал доходить смысл того, что показывает англичанин. Вдруг — видимо, когда он окончательно понял, куда клонит Чосер, — он внезапно перестал кивать, лицо побагровело.

— Вот так, господин Фуа, как я держу левую руку. Видите? — Джеффри снова растопырил пальцы. — Это был отпечаток левой руки. Отпечаток говорит о том, что лицо этого человека было обращено к поляне и озеру. Но у бедолаги Матьё нет левой руки. Таким образом, в кустах прятался кто-то другой.

Фуа глубоко вздохнул и протянул руку к небольшому предмету, который лежал на столе рядом с бутылью вина. Он поднес его к свету, и тот засверкал. Подержав недолго в своей руке, Фуа бросил вещицу англичанину, и тот едва поймал ее. Разжав кулак, Чосер некоторое время разглядывал перстень с сапфиром — он сразу догадался, что это оно.

— Может, это вас убедит? — спросил сенешаль. — Эту вещицу нашли в кармане у Матьё при обыске.

Чосер представил себе оборванного человека на лесной тропинке. В кармане? Несчастному нечем было прикрыть наготу, не говоря об излишках ткани, чтобы сделать карманы. Карманы имеют те, кому есть что в них носить. Джеффри изо всех сил пытался вызвать в памяти образ Анри де Гюйака, лежащего в траве: одна рука свободно отброшена в сторону, другая, сжатая в кулак, прикрывает кровавую рану в груди. Как большинство мужчин, особенно богатых и влиятельных, де Гюйак носил перстни. Носил их и сам Чосер. Мысленным взором он внимательно осматривал руку, которой граф прикрывал грудь, и особенно пальцы. Был ли на пальцах погибшего среди прочих колец этот перстень — серебряный, тонкой работы, в форме подковы с огромным сапфиром? Он вспомнил песню, что пропела пожилая женщина на ужине прошлым вечером. Песня начиналась словами Vous estes le vray saphir. Чосер поднес перстень поближе к глазам. Камень чистого, безмерно глубокого синего цвета был сродни уходящему в бесконечность небу. Нет, Джеффри так и не удалось с уверенностью припомнить, был ли перстень на руке мертвого Анри.

Сенешаля подобные сомнения не мучили.

— Это вас убедило, господин Чосер? Граф де Гюйак никогда с ним не расставался.

— Убедило ли? Пожалуй.

Джеффри был готов признать убедительность данного доказательства. Ибо если перстень снят с руки убитого или умирающего, то сделать это мог лишь сам убийца (убив влиятельного и богатого человека, преступник едва ли удержится от того, чтобы прихватить кольцо с драгоценным камнем). И если вещица в самом деле обнаружена в карманах бедолаги Матьё, в несуществующих карманах…

— Почему этот лесной человек взял лишь одну вещь? Скажите, почему бы ему не взять и остальные драгоценности, коль он пошел на такое дело?

Ришар Фуа подался вперед. От напряжения его лицо побагровело еще сильнее.

— Нет, это вы мне кое-что скажете, Джеффри. Какая причина заставляет вас выгораживать это ничтожное дикое существо? Что вы знаете об этом деле?

— Только то, что мне подсказывают глаза и здравый смысл.

— Вам следует быть поосторожнее, чтобы этот здравый смысл не завел куда не следует.

Тем не менее Чосер не смог удержаться, чтобы не задать последнего вопроса:

— А вы спрашивали у самого Матьё, что произошло в лесу? Возможно, он что-то видел.

— О, мы бы у него спросили, если бы могли. Мы расспросили бы его с пристрастием, уж поверьте мне. Но это бесполезно. — Фуа с чувством удовлетворения откинулся в кресле и сделал большой глоток из кубка. — Он потерял не только руку, когда оказался на пути у мастифа. Он вдобавок лишился дара речи, онемел.

— Так вот, — отчитывался Джеффри перед Кэтоном и Одли. — Я понимал, что сенешалю ничего не докажешь.

— Не возьму в толк, почему вы так упорно пытаетесь доказать, что этот Матьё не имеет отношения к смерти де Гюйака? — негодовал Нед. — Если совершено убийство, то следует найти преступника. И его нашли не мешкая.

— Даже слишком быстро.

— По-моему, пусть свершится правосудие, — хмыкнул Нед.

— Так или иначе, — подключился к обсуждению Алан Одли, — разве они не должны послать кого-нибудь в Бордо за судебным представителем принца Эдуарда, чтобы тот контролировал ход судебного разбирательства? Надо же соблюдать правосудие или хотя бы его видимость. Мы здесь все еще под английской юрисдикцией.

— Эти большие лорды Гиени сами себе закон, — ответил Чосер. — Никто здесь в такое время не станет приветствовать английское вмешательство.

— Тогда и нам не следует им мешать, — сказал Нед, — в конце концов, этот лесной человек ненавидел графа, из-за которого, как вы сказали, он лишился руки. Безрукий, но не безобидный!