Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка

Внимая сложным наставлениям миссис Каммингз, девушка смотрела на сочные плоды, катающиеся на весах. Она жадно облизнула губы, а потом не удержалась и вновь глянула на дверь, где стоял я.

— Это из-за него. Я смотрела на него, мэм. Никак не пойму, что он здесь делает.

— Он? Ты о ком? — Миссис Каммингз выдернула ладони из сладкой массы. Ее смородиновые глаза проследили за взглядом девушки и наконец-то заметили мое присутствие. Величественная, словно герцогиня, — черное платье, накрахмаленный передник, туго обтягивающий внушительную грудь, юбки шуршат — она двинулась ко мне.

Я улыбнулся и почтительно поклонился.

— Мэм, я приехал из Лондона. Меня прислал господин Чиппендейл. Я должен смонтировать мебель для новой библиотеки лорда Монтфорта. Мне сказали обратиться к миссис Эстер Каммингз, чтобы она меня здесь устроила. — Я помолчал, глядя, как домоправительница осматривает меня, подмечая каждую деталь внешности и дорожного платья. — Полагаю, вы и есть та самая госпожа?

Вероятно, мой вид не вызвал у нее особого недовольства, ибо она коротко кивнула, взяла мою руку в свою обсыпанную мукой ладонь, пожала ее и обратилась к судомойке, которая по-прежнему не отрывала от меня глаз.

— Констанция Ловатт, и что ты все таращишься? Лондонцев не видела? Они ничем не отличаются от других людей. Отведи его в людскую, повесь его пальто, раздуй огонь в очаге. Да смотри, не мешкай. Вряд ли мистер Хопсон хочет, чтоб ты забивала ему голову своей болтовней, верно, сэр? Но, думаю, съесть что-нибудь он не откажется.

Суровый тон наставницы ничуть не испугал Констанцию; мне даже показалось, что она подавила смешок.

— Сюда, сэр, — сказала девушка и повела меня по узкому коридору в указанную комнату. Ступая следом, я любовался ее стройным станом, схваченным фартуком, который крепился на тонкой талии пышным бантом.

Я с благодарностью опустился в виндзорское кресло из бука; почти в таком же отдыхал дома мой отец. Констанция, присев на корточки у очага, раздула угольки.

— Долго пробудете у нас, мистер Хопсон? — полюбопытствовала она.

— Не знаю. Может быть, несколько дней.

— Наверно, лорд Монтфорт захочет, чтобы библиотека была готова к Новому году?

— Наверно.

— Он дает званый ужин и будет рад похвастаться перед гостями своим новым приобретением.

— Хмм.

— Миссис Каммингз переживает за ужин. Наш повар-француз уехал к семье на Рождество, и с тех пор от него ни слуху ни духу.

— Что вы говорите?

— А именно он готовит пирожные и прочие лакомства, которыми принято потчевать гостей. Теперь все это придется стряпать ей самой.

— Вот как? — равнодушно отозвался я.

Возможно, девушка опасалась гнева миссис Каммингз или обиделась на мой скучный тон, но она больше не предпринимала попыток вовлечь меня в разговор. Выполнив свои обязанности, она поклонилась и вышла из комнаты, пообещав принести в скором времени мне поесть.

Будь я в своем обычном расположении духа, я не стал бы столь холодно отвечать на ее заигрывания. Вы, должно быть, уже поняли, что человек я общительный и прекрасно знаю, что милашки с такими веселыми глазками, как у мисс Констанции, могут предложить самые разнообразные удовольствия. Но в тот день мне было не до развлечений, которые она обещала.

Моя подавленность была обусловлена не только тяготами путешествия. Даже согревшись в тепле очага, я не избавился от уныния. Напротив, настроение мое ухудшалось. Во-первых, потому что я вообще не хотел приезжать сюда. Я по-прежнему искренне жалел, что покинул Лондон, — и не только из-за Элис. У меня были более серьезные основания для тревоги. Я чувствовал, что меня послали в Хорсхит-Холл под надуманным предлогом, в качестве неполноценной замены хворающему Партриджу — моему близкому другу, смастерившему гарнитур, который мне предстояло собрать.

Как это часто случалось в последние дни, я вновь стал перебирать в голове подробности нашей последней встречи, пытаясь припомнить хоть какие-то признаки болезни, которой, по утверждению Чиппендейла, сейчас страдал мой друг. Старался я тщетно, на ум ничто не шло. Конечно, вяло убеждал я себя, не исключено, что Партридж лелеет какой-то тайный план. Может, он и не болен вовсе? При всей моей любви к другу я не мог не признать, что он не чужд коварства. У Партриджа было много талантов, и особенно славился он умением придумывать каверзы. Никогда не забуду, как мы устроили гонку на реке, и он потопил мою лодку перед «Белым оленем» в Ричмонде. Прекрасно помню и то, как мы состязались за ложе симпатичной вдовушки в пивной «Лиса и виноград»: он тогда обманом перехватил у меня первенство, подлив джину в мою кружку с пивом и затем оставив меня валяться на полу в пьяном ступоре. А еще, помнится, он устроил фейерверк во дворе, когда я забавлялся с Молли Буллок, а потом крикнул в замочную скважину: «Пожар!» — и я выскочил со спущенными штанами на улицу, на потеху ремесленникам, которых он специально там собрал.

Таким образом, беспокоясь за друга, я знал, что непредсказуемость в его характере. Правда, внутренний голос неустанно нашептывал, что свои авантюры он обычно затевал экспромтом. Но ни одна из них не продолжалась долго без моего участия. И ни одна из них не вела к его исчезновению.

В последний раз я видел друга в мастерской более недели назад. В минувшее воскресенье тревога так заела меня, что я решил наведаться к нему домой. Женщина, у которой он снимал комнату, ничего о нем не знала. Вещи Партриджа были вывезены. Где он сам, она понятия не имела. Подружка Партриджа, Дороти, ни с того ни с сего вернулась в Йоркшир. Я спросил про друга у Чиппендейла, но тот проявил полнейшее равнодушие к исчезновению своего самого талантливого работника. Всякий раз, когда я спрашивал о Партридже, он, казалось, был раздражен моим любопытством. В тот день, когда я узнал, что мне предстоит ехать в Кембридж, он впервые снизошел до объяснений. Партридж, сказал он, прислал письмо, в котором сообщил, что заболел заразной лихорадкой и, дабы не подвергать опасности своих товарищей, уединился в доме одного друга в Шордиче, где в настоящее время и восстанавливает силы.

Я был склонен поверить ему. Нашего хозяина я глубоко почитал и не мог представить, зачем бы он стал лгать мне. Не осмеливаясь требовать от Чиппендейла подробностей, из страха вызвать его гнев, я все же счел его объяснение неправдоподобным. В последний раз, когда мы виделись с Партриджем, он был абсолютно здоров, с жаром болтал про Дороти, намекая на то, что они обручились. Теперь меня начали мучить сомнения не только относительно причин отсутствия друга, но и относительно внезапного отъезда его зазнобы. Я спрашивал себя: если Партридж заболел, как же он мог так быстро съехать с квартиры? Что касается его приятеля в Шордиче, я был убежден, что это чистейшая выдумка. Мы с Партриджем были близки, как братья, но я никогда не слышал, чтобы он упоминал про этого человека. Его болезнь, решил я, скорее всего, очередная небылица, сочиненная им самим, — по неведомым мне мотивам. Что же это за мотивы?