Николай Волынский - Наследство последнего императора

– Разбирайте, други мои. Это наш честный заработок. Как ни хочется это сознавать, но мы с вами сейчас расстанемся. Быть может, навсегда. А в таких случаях…

– Ты чего это, Константин? – удивленно перебил его Чудинов.

– Дай договорить, – мягко осадил его Яковлев. – У меня нет времени. По моим предчувствиям, мне осталось на свободе несколько часов. Нужно немедленно распустить людей, выдать им деньги, и пусть сами решают – расходиться им по домам или оставаться на службе. Но я должен уйти раньше всех, чтобы не давать повода применить против всех нас силу. Я не считаю необходимым, чтобы из-за меня пролилась ваша кровь и кровь наших бойцов.

Вскочил Гузаков:

– Прекрати, Костя! Противно слушать! Мы тебя никому не отдадим. Будем пробиваться боем.

– Да, – заявил Чудинов. – Уходить – так вместе!

Яковлев вздохнул.

– Товарищи мои… Куда? Куда пробиваться? После всего меня на свободе, а может, и на этом свете никто не оставит. Полагаете, Голощекин и Заславский проявят рыцарское великодушие? Никогда! Им нужно сейчас доказать свою правоту и самым лучшим доказательством их правоты будет моя отрубленная голова. Арест неизбежен, а потом – «убит при попытке к бегству», спасаясь от революционного трибунала… Конечно, факт моего ухода тоже станет доказательством. Но это – меньшее зло. Потому что все равно остается надежда, что правда восторжествует. Но не сразу. А чтоб она восторжествовала, нужно остаться живым. Мертвому мне правда не так нужна.

– Мертвому правда еще нужнее, чем живому!.. – мрачно бросил реплику матрос Гончарюк.

Чудинов все-таки попытался возразить:

– Но Ленин… Ведь ты, Костя, что бы там ни было, ты его личный комиссар. Разве он может тебя предать?

– «Есть множество явлений, друг Горацио, что недоступны нашим мудрецам…» [125]– произнес Яковлев. – Ленин сейчас, в настоящую минуту – мне не защита. Он глава правительства, но само правительство, как мы сейчас убедились, малоуправляемо, и председатель совнаркома, как ни печально, всей реальной власти не имеет. Кроме того… – он внезапно замолчал. – Что такое?

Снаружи послышался рев автомобильных моторов. Он шагнул к окну и увидел удаляющиеся легковой автомобиль и грузовик, которые увозили Романовых и прислугу в Екатеринбург.

– Мы так с ними и не попрощались, – виновато проговорила Новосильцева.

– У меня на это не хватило бы смелости, – проговорил Яковлев.

– У меня тоже, – вздохнула она.

– … Кроме того, – продолжил Яковлев, снова обращаясь к товарищам, – есть обстоятельство, которое может сделать мое уничтожение выгодным и для Ленина.

– Что ты говоришь, Костя! – угрюмо произнес Гузаков. – Не хочу верить.

– Это не вопрос веры, – ответил Яковлев. – Если человек – любой, не обязательно я – обладает сведениями огромной политической и важности… и финансовой важности, добавлю… имел задание эту информацию реализовать, но с делом не справился. И в таких случаях он становится опасен как лишний носитель чрезвычайных сведений. Потому что он может попасть в руки врагу, например. Или использовать информацию в своекорыстных целях… Так что у меня никаких иллюзий нет! – подчеркнул Яковлев.

Все поняли, что спорить нет смысла. Каждый взял свою долю.

Только матрос Гончарюк по-прежнему сидел на своем месте – угрюмый и неподвижный. За все время он не произнес ни слова.

– Что же, Павел Митрофанович! – сказал Яковлев, – будем прощаться? И деньги не забудьте. Долгой была твоя служба. Пора и отдохнуть.

Гончарюк, продолжая сидеть, поднял тяжелый взгляд на Яковлева, потом, уже мягче, внимательно посмотрел на Новосильцеву, скользнул взглядом по ее животу, и она несмело и смущенно улыбнулась.

– Будем уходить на восток? – спросил он. – К Колчаку?

– Исключено! – сказал Яковлев. – Если Голощекин нас в лучшем случае просто расстреляет, то Колчак, прежде чем повесить, запытает. Мне наплевать, но Глафира…

– Василий Васильевич! – перебил его матрос Гончарюк, стрельнув глазами из-под бровей. – Да нет уже здесь Глафиры. Есть Евдокия Федоровна. Правильно я понимаю оперативную обстановку.

– Откуда вы знаете? – изумилась Новосильцева.

– Поезд – очень тесное место. Теснее, чем на корабле.

– Да, тесное… – согласился Яковлев. – Павел Митрофанович! А что – вас есть семья, родные?

– Семьи нет, – ответил матрос Гончарюк. – Долгой оказалась моя служба – вы правильно сказали, Василий Васильевич. Сначала царю, потом Временному правительству. Теперь вот народу хотел послужить, да вот какая штука повернулась… Я так думаю, – решительно заявил он, – вам нужен помощник – хотя бы до какого-то спокойного места. А то ведь Евдокии Федоровне будет с каждым днем все труднее.

Яковлев и Новосильцева переглянулись и оба одновременно смущенно улыбнулись.

Николая, Александру и Марию посадили на заднее сиденье паккарда. Впереди рядом с водителем сели Голощекин и член исполкома Дидковский. Грузовики следовали за ними не отрываясь.

Проплутав переулками, и выезжая кое-где на чужие огороды, автомобили выскочили на Вознесенский проспект, идущий под уклон и остановились на углу Вознесенского переулка у небольшого двухэтажного дома, окрашенного белой известкой. Его владелец, инженер Ипатьев, выехал по предписанию чека всего два часа назад. Теперь плотники торопливо обносили двухметровым острогом дом и садовый участок.

– Гражданин Романов! – скомандовал Голощекин. – Выходим! Дом особого назначения – вам сюда!

Первый вышла Мария, за ней Николай. Он медленно и осторожно помог выбраться Александре. На небольшой площади перед домом собралась толпа.

Из дома вышел комендант Авдеев – тот самый, тобольский.

– Ага! – удовлетворенно заявил он. – Сатрап Николай Кровавый уже здеся? Как мы их ждали! Места не находили.

В толпе раздались хохот, крики, ругань. Зеваки плотной группой медленно придвигались к острогу.

– Чрезвычайка! – крикнул Голощекин. Голос у него неожиданно сорвался. – Чего смотрите?! – сипло добавил он. – Разогнать!

Солдаты защелками затворами винтовок, один выстрелил в воздух, и площадь мгновенно опустела. Самые смелые из зевак забежали в подворотню противоположного дома и продолжали оттуда наблюдать.

Николай, Александра и Мария стояли у входа в дом. Часовой их не пропускал, пока Авдеев о чем-то вполголоса совещался с Голощекиным и Белобородовым. Чуть в сторонке сгрудились Боткин, Трупп, князь Долгоруков, повар Седнев, камердинер Чемодуров и Демидова.

Авдеев взял какую-то бумагу у Белобородова и стал из нее читать:

– По постановлению советской власти, Николай Романов и все члены его семьи будут находиться в Екатеринбурге, в доме особого назначения, вплоть до особого распоряжения. Комендантом буду, значит, я самый! А теперь проходим по одному. Сначала идет… – он посмотрел на Николая, – бывший царь, враг всего трудящегося народа Николай Кровавый. Пошел!