Николай Волынский - Наследство последнего императора

Она обняла девушку и погладила ее по голове.

– Только слез не надо… – сказала графинька. – И рано благодарить – еще не все кончено.

Александра все слышала. Она с трудом поднялась с дивана. Подошла к Новосильцевой и поцеловала ее в висок.

– Спасательница! Теперь я спокойная, – сказала она прерывающимся голосом. – Ты есть ангел Господень! Я каждый день молила, чтобы Господь сжалился и спасаль хотя бы моих детей!.. Меня не надо – только детей. Я молила Пресвятую Деву Марию: «Попроси за моих детей у Господа – у Сына Своего! Ведь Ты сама Мать и Ты знаешь, что такое терять ребенка, родную кровь!» И Она услышала – значит, Она просила Господа нашего Иисуса Христа! И Господь согласился и прислал к нам тебя!.. Ты теперь мне родная дочь! Ты больше, чем родная дочь. Ты – Ангел Господень! Я молюсь на тебя! – Александра обняла графиньку, крепко прижала к себе и поцеловала в лоб.

– Ваше величество! – смутилась Новосильцева. – Мне надо идти – начальство ждет…

И почти бегом она поспешила в свой вагон. «Еще немного, и я тоже разревусь!» – подумала она, чувствуя себя негодяйкой.

Поезд медленно вошел на территорию станции Екатеринбург, но остановился не у пассажирского перрона, а на противоположной стороне, у грузового дебаркадера. Между перроном и поездом Яковлева оказались рельсы транзитного прогона.

На платформе бесновалась разъяренная толпа. Народу было много, и он все прибывал, так что из первых рядов некоторые были вынуждены прыгать вниз, на шпалы.

Солдаты в шинелях без ремней, но все вооруженные винтовками. Рабочие в смазных сапогах, зимних армяках, неизменных картузах с лаковым козырьком, а некоторые, по случаю жаркого дня уже и просто в пиджаках и непременных сатиновых рубашках в мелкий горошек. Бабы в овчинных полушубках, в черных, в цветастых и в простых платках; десятка полтора студентов в форменных куртках, но без кокард на фуражках; уличные торговки семечками и горячими пирожками с начинкой из собачьего и кошачьего мяса; нищие, калеки, привокзальные воры… Прибытие поезда было встречено угрожающим ревом.

– Яковлев! Романова давай! Давай сюда Николку Кровавого! Где ты его прячешь? – кричали мужики, перемежая человеческую речь матерной.

– Сюда, сюда давай проклятого – визжали торговки. – Я ему в рожу плюну!

– А я ему зенки выцарапаю!

– Где твоя германская сучка? Подстилка распутинская! Давай ее тоже сюда! Я щас ей все волосья повыдергаю!

Николай дрожащей рукой задернул занавеску, потом немного отодвинул, оставив щелку. Теперь он видел только нищего калеку на краю платформы. Тот был в солдатской гимнастерке, на груди – три Георгия. «Полный кавалер! – отметил Николай. – Герой! Молодец!» Николай глубоко вздохнул и продолжал рассматривать калеку. От рук у кавалера остались две культи, к которым были привязаны дощечки. Ног тоже не было, туловище стояло на полуметровой деревянной платформе с четырьмя колесами по углам. Присмотревшись, Николай обнаружил, что это не колеса, а шарикоподшипники. «Остроумно! – отметил Николай. – Подшипник лучше, чем колесо! Но зачем ему дощечки?» Словно отвечая ему, инвалид уперся дощечками в землю и подкатил к краю перрона. «А, вот оно что! Это у него что-то вроде лыжных палок – отталкиваться от земли и двигаться. Неглупо, совсем не глупо!» И тут инвалид махнул одной из своих дощечек в сторону поезда и заревел басом:

– Романов! Отдай мне мои руки, убийца! Отдай мне мои ноги!

Николай понял, что этот инвалид и есть тот «самовар», о котором ему рассказал Иван Скрипка. Он задернул занавеску и пошел к жене и дочери.

– It’s the end [121]? – спросила жена тихо.

– Yes [122], – шепотом ответил он.

– Means, he has deceived us [123]?

Николай только развел руками.

– Apparently [124], – сказал он.

– Не верю, – прошептала Мария. – Никогда не поверю, что комиссар нас обманул.

– Это почему ше? – презрительно спросила Александра. – Всем известно на белом свете: все большевики есть дети Сатаны. Им никогда не можно верить!

– И Глаше… Глафире тоже?

– И что твойя Гляша? Die bolschewikenhure – большевистская сопачька. Сучька, как говорит мудрый русский народ! Я с самого началя ей не верила! Ни одному слову!.. – закричала она.

– Нет-нет мама, успокойся, пожалуйста, береги сердце, – с горечью проговорила Мария. – Ты верила Глаше, и все мы тоже верили и… наверное, верим. Здесь что-то случилось. Что-то такое, чего они не ожидали.

Александра вздохнула и перекрестилась.

– Теперь, милая моя, – с неожиданным спокойствием и твердостью произнесла она, – ничего неожиданного не будет. И слава Господу нашему, – бледно улыбнулась Александра. – Не надо больше головой ломайт и гадайт – что там впереди? Главное, теперь достоинство челёвека не потерять и молиться за спасение души наших несчастных врагов…

Тем временем на платформе нищие потрясали кулаками, бабы плевали в сторону поезда, солдаты время от времени прицеливались из винтовок в окна классного вагона, в амбразуры блиндированных. Но пока не стреляли. Однако Яковлев сознавал, что достаточно пустяка, мелкой искры, чтобы произошел взрыв. Начнется побоище.

Комиссар увидел, вернее, почувствовал, как по толпе прошла едва заметная волна. Сейчас она выльется за пределы перрона, затопит железнодорожные пути и начнет ломиться в вагоны.

– Хорошо нас встречают, да! Просто замечательно! – заметил матрос Гончарюк. – Главное – душевно. Может статься, увидим вторую Ходынку.

– И опять из-за того же гада, – бросил Чудинов, – что и первая давка.

– Интересно бы узнать, – задумчиво произнес Гузаков. – Кто их сюда зазвал?

– Не догадываешься? – отозвался Гончарюк. – Тот, что читает наши секретные депеши!

Яковлев решил, что медлить больше нельзя.

– Пулеметы! – скомандовал он. – Приготовиться!

Открылись две амбразуры его блиндированного вагона, и толпа увидела направленные на нее стволы двух максимов. Из амбразур соседнего высунулись два томпсона.

– Поверх голов – огонь! – приказал комиссар.

С первыми же пулеметными очередями толпа бросилась врассыпную. Однако десятка полтора бесстрашно остались на перроне и продолжали осыпать Яковлева проклятиями.

– Испугать нас хотел?! Плевать на твои пулеметы! У нас пушки! Готовься на тот свет! И Романова прихвати!..

И, словно по команде, одновременно расступились. Бронепоезд оказался под прицелом двух полевых пушек. Заряжающие загнали в казенники снаряды, клацнули затворные замки. Яковлев увидел около пушек Голощекина и понял, что сейчас будет открыт огонь.

– Машина! – крикнул он в переговорное устройство машинисту паровоза. – Немедленно – полный назад!

Паровоз зашипел, запыхтел и состав медленно начал двигаться назад – в ту сторону, откуда только что прибыл.