Джанет Глисон - Смарагдовое ожерелье

За весь следующий час Сабина не произнесла ни слова. Джошуа все это время не выпускал из руки кисть, работая без передышки. Начал он с ее лица — ни на что другое он не позволил бы себе отвлечься. Сначала выписывал губы, изображая их чуть приоткрытыми, вермильоном и красным лаком подчеркивая их чувственную полноту, то, как они выступают на лице. Уголки рта чуть приподнял вверх, так что казалось, будто Сабина едва заметно улыбается. Потом сосредоточился на глазах, на их положении относительно носа, передавая томную тяжеловесность век, искрящийся оттенок радужной оболочки и то, как отражается в них свет.

Некоторые портреты давались Джошуа с трудом: ему казалось, он никогда их не закончит. Он работал день за днем, добавляя световые блики, углубляя тени, доводя до совершенства отдельные детали — локон, изгиб бровей, ресницы. В худшем случае, даже когда он убеждал себя, что работа завершена, портрет представлял собой не более чем совокупность отдельных частей — нос, глаза, рот. Он был прекрасно исполненный, очень похожий на оригинал, но бездушный. В лучшем случае неожиданно — буквально в течение десяти—двадцати минут — происходило чудо. Холст и краски преображались, детали сливались в единое целое, и портрет словно начинал жить собственной жизнью. В случае со свадебным портретом такое превращение произошло за этот час.

Когда часы пробили пять и сеанс был окончен, Сабина встала и так же величественно, как и вошла, выплыла из комнаты. Только тогда Джошуа положил кисть. Он отступил от мольберта и посмотрел на результат своего труда, сознавая, что на сей день — это его лучшая работа, возможно, лучше он никогда не напишет. При этой мысли у него возникло двоякое ощущение. С одной стороны, его переполняла радость, что именно он является создателем этого полотна. С другой — им овладела странная отрешенность, словно он смотрел на чужой шедевр: не может быть, чтобы такое великолепие было творением его рук. Кто-то другой создал это чудо, а Джошуа Поуп был зрителем на выставке незнакомого ему художника.

Барлоу-Корт, находившийся в трех милях от Астли-хауса, стоял в стороне от Шин-роуд на большом участке земли, подступающем к Темзе. С дороги особняк был укрыт от посторонних глаз густыми зарослями ивняка и камыша, росшего в изобилии на болотистой почве. К дому вела длинная аллея.

Джошуа прибыл в Барлоу-Корт рано утром. Он был взбудоражен, поскольку дорога шла берегом реки, а близость воды его пугала. Чтобы не упасть духом, он все время ободряюще твердил себе, что Лиззи Маннинг ждет его, и, как ни странно, это была приятная мысль. Минувшим вечером он послал Лиззи записку, в которой сообщал, что утром следующего дня навестит ее. И вот, надев простой, но элегантный синий сюртук, чистые бриджи, черный шелковый шейный платок и сизо-серый жилет, он в волнении покинул Астли. Однако пыл его несколько угас, когда стало известно, на каком транспорте ему предстоит добираться. На конюшнях Астли угрюмый старший конюх сообщил, что запасная лошадь хромает, пара гнедых будет запряжена в экипаж, а на кобылу мистера Бентника и гнедого коня Фрэнсиса никто не смеет садиться без личного распоряжения хозяев. Свободной оказалась только толстобрюхая пегая кляча, которая обычно таскала повозку по парку, но и та соглашалась идти лишь неторопливым шагом.

Тем не менее было только девять часов утра, когда это презренное животное вместе со своей статной ношей на спине добрело до Барлоу-Корт. Джошуа попросил слугу проводить его к мисс Маннинг, но в ответ, к своему удивлению, услышал:

— Сожалею, сэр, мисс Маннинг дома нет.

— Нет дома? Где же она? — вскричал Джошуа, разъяренный тем, что Лиззи опять ускользнула от него, ведь он предупредил ее о своем визите.

Джошуа был оскорблен до глубины души. Мало того что ему пришлось позорно трястись на старой кляче, так еще и Лиззи Маннинг пренебрегла им.

— Не знаю, сэр, — ответил слуга. — Пойду поищу экономку. Может, ей что известно.

Оставшись один, Джошуа с мрачным видом окинул взглядом помещение. В свой прошлый визит в Барлоу-Корт — это было в тот день, когда Лиззи, ехавшая в экипаже Герберта, подобрала его на дороге и спасла от ливня, — в дом он не входил. Теперь самое время осмотреть его хорошенько, подумал Джошуа. Комната, в которой он находился, была не большая и не маленькая. Стены обшиты крашеными панелями серо-зеленого цвета; напротив двух высоких подъемных окон — большой деревянный камин. Каминная полочка без орнамента; на стенах ни единого украшения, хотя, судя по блеклым пятнам на панелях, не так давно здесь висели картины. Обстановка скудная, мебель простая: один диван, два кресла с обивкой из парчовой ткани — некогда роскошной, а теперь потертой и местами разодранной, простенький секретер из орехового дерева, маленький чайный столик. Больше ничего. Мебель нуждалась в полировке, с настенных светильников свисала паутина, на голых дубовых половицах лежала пыль. В доме царила атмосфера запустения, свидетельствовавшая о том, что его владельцы находятся в стесненных обстоятельствах и не имеют достаточно прислуги, которая следила бы за порядком.

Несколько подавленный унылым интерьером и все еще злясь на Лиззи за ее отсутствие, Джошуа устремил взгляд на сад, о котором столь высоко отзывался Гранджер. Из выходящих на юг окон открывался вид на небольшую приподнятую террасу со ступеньками, ведущими к газонам, к которым примыкали партеры. Там росли водосбор, маргаритки, лаванда, барвинок, гвоздики и розы всевозможной окраски, но сами растения были неухоженны, клумбы заполонены сорняками. Между партерами вилась дорожка, за которой, как и за клумбами, давно требовался уход: на бордюры лезла трава, вдоль них, словно свечи на обеденном столе, торчал щавель. Дальше простирался парк — перемежаемые рощами лужайки спускались к реке, где на берегу среди деревьев стояла садовая беседка.

Спустя несколько минут появилась экономка — девушка лет двадцати.

— Я имею честь говорить с мистером Поупом, сэр? — спросила она.

— Я думал, мисс Маннинг ждет меня, — произнес Джошуа, сердито смахивая пылинку со своего безукоризненно отглаженного лацкана.

— Мне известно, что вы прислали ей записку. Она уехала рано утром и просила извиниться за нее и сказать, что ей пришлось отбыть по неотложному делу. И еще просила передать, что вернется после обеда, — на тот случай, если вам будет угодно прийти снова.

— Если мне нечем будет заняться, — раздраженно бросил Джошуа. Едва он выплеснул свое недовольство, как ему в голову пришла весьма разумная мысль. Куда бы Лиззи не отправилась утром, это наверняка как-то связано с ним. Иначе зачем бы она манкировала их встречей и уехала так рано, попросив передать ему, чтобы он заглянул позже? — Она говорила, куда отправляется? — как бы невзначай спросил он.