Присцилла Ройал - Тиран духа

Элинор понизила голос до шепота:

— Пускай Ричард — побочный сын моего брата, но Хью души не чает в мальчике, как будто этот ребенок рожден ему законной женой. И мы все тоже. Когда малыш заболел, мой сиятельный отец даже уступил ему свою кровать и свою спальню.

Она усмехнулась.

— Он прямо тает всякий раз, когда мальчик обнимает его колени. Готова поклясться, что года через два, когда Ричард подрастет и будет годен для такой учебы, отец станет просить короля взять его пажом ко двору — настолько ему будет жалко хотя бы ненадолго расстаться с ним.

— Что ждет Ричарда, когда ваш старший брат вернется из Святой земли и должен будет жениться? — при этих словах глаза сестры Анны, обращенные к мальчику, подернулись грустью.

— Хью помнит о своем долге произвести на свет законных наследников, но он будет тянуть с ним, сколько возможно. Честно говоря, он такой целомудренный сэр Галаад, что мы удивились, когда он принес нам этого мальчика и сказал, что он его сын. Даже наш отец не мог поверить, как он улучил время от ристаний, чтобы зачать сына.

Элинор улыбнулась.

— Мои братья оба не спешат с женитьбой. Даже у Роберта главной любовью всегда было родное поместье. Имение заменяло ему жену, и он так же не торопится изменять ему, как Хью — своему рыцарству. Наши родители произвели на свет монашествующее потомство, хотя два моих брата не согласились бы со мной.

— А что стало с матерью Ричарда? Она умерла?

— Так мы поняли. Брат мало говорил о ней, а много о том, как он любит мальчика. Глядя на него, можно было подумать, что до него никто не становился отцом. Но жениться он должен, и Хью не будет обижать мальчика, даже когда у него появятся законные наследники. И его жене тоже придется полюбить ребенка. Хью унаследовал упрямство нашего отца, и он сживет со свету любую женщину, которая откажется относиться к Ричарду как к собственному сыну.

Анна кивнула.

— Если так, Господь наградил ребенка доброй и любящей семьей. Это не всегда бывает. Хотя было бы трудно не полюбить его. У него милый нрав и больше скромности и обходительности, чем можно ожидать в столь юном возрасте. Даже больной, он ни разу не закапризничал. Ему легко завоевывать сердца.

Она тихо рассмеялась.

— Честное слово, когда я сказала брату Томасу о том, что Ричард пошел на поправку, он улыбнулся с такой радостью, что я поняла — он тоже проникся к нему любовью. Он всегда с удовольствием сменял вас, когда вы уставали рассказывать сказки, — она понизила голос, — хотя, между нами, ваши истории были интереснее. Как-нибудь вы обязательно расскажете мне, что произошло вслед за тем, как у ворот появился всадник в черных доспехах.

— Да я сама не знаю! Я рассказала все сказки, которые слышала ребенком, и стала сочинять. А поскольку у меня нет таланта Марии Французской, я была очень рада, что брат Томас знает истории, которые мне неизвестны.

— Он как-то говорил мне, что приехал из Лондона. Может быть, там знают истории, которые до нас еще не дошли?

Элинор покачала головой.

— Я думаю, мы в Тиндале не так уж далеки от новых песен и историй, а мой отец недавно был у короля в Вестминстере. Он, конечно же, слышал там все новинки. А теперь пошли, нам нужно сообщить ему прекрасные новости о его внуке.

Когда они толкнули тяжелую деревянную дверь, та громко скрипнула. Толстая женщина, уютно устроившаяся на теплой охапке чистой соломы под дверью, немедленно проснулась. Она неловко поднялась на ноги, отряхивая с платья желтые колючие стебли.

— Миледи?

Элинор улыбнулась.

— Он будет жить, славная нянька.

Женщина утерла пухлой рукой покрасневшие глаза.

— Благодарение Богу! — сказала она, устремив взгляд к деревянному потолку. Потом обернулась к сестре Анне:

— За это и за то умение, которым Он благословил вас, сестра. А сейчас можно мне ухаживать за мальчонкой? Должна я о чем-то позаботиться? Он спит? Есть он может?

Все это она выпалила на одном дыхании, громоздя вопрос на вопрос.

— Тебе предстоит позаботиться о зверски голодном мальчике, когда он проснется, — засмеялась Анна. — Давай ему все, что он захочет, но понемногу и только после того, как он примет лекарство. Я поставила у кровати деревянную чашку. Лекарство горькое. Ему оно не понравится. Потом можно будет дать немного меда от кашля, но только так, чтобы перерыв между горьким и сладким не был слишком коротким.

Нянька нахмурилась. Белую кожу между бровей прорезали розовые морщинки.

— Скажи ему, что сэр Гавэйн проглотил бы лекарство и не пожаловался, — сказала Элинор. — Если он не поверит на слово своей тете, скажи ему, я попрошу прийти брата Томаса и он подтвердит мои слова.

— Вот спасибо, миледи, так ему легче будет выпить горькое. Он так привязался к брату Томасу и просто сияет, когда наш святой отец приходит за ним ухаживать. Он отличный рассказчик, брат Томас, ей-богу! — продолжала она, залившись здоровым румянцем и поднося руку к необъятной груди. — Он сам становится словно могучий воитель, когда рассказывает свои истории о рыцарских подвигах.

Увидев краску на щеках няньки, Элинор сочувственно улыбнулась. Говоря по совести, ее собственное сердце все еще билось сильнее обычного при виде высокого, широкоплечего монаха. Когда он только что появился в Тиндале, вскоре после нее, греховный жар проник в ее тело и задержался в нем намного дольше, чем прилично для женщины, давшей обет целомудрия.

Хотя воздержанием от мяса и молитвами, во время которых она лбом прижималась к холодному полу монастырской церкви, Элинор пыталась охладить свою страсть, она не смогла изгнать сжигавший ее огонь сладострастия с той окончательностью, о которой молила Бога. На ледяных камнях капеллы здесь, в Вайнторпе, это удалось ей несколько лучше, но даже сейчас у нее не получилось до конца избавиться от желания.

Она бы, конечно, предпочла, чтобы какой-нибудь другой монах сопровождал ее и сестру Анну в Вайнторп-Касл, но ее приор в Тиндале был болен, а человек, на котором она могла бы остановить свой выбор вместо Томаса, как назло, лучше всего подходил, чтобы остаться за приора. Тут сестра Анна предложила взять с собой Томаса, сказав, что он может быть полезен в уходе за мальчиком. По тому, как он помогал ней в монастырской больнице, она знала, как прекрасно брат Томас ладит с детьми. Когда Элинор наконец обмолвилась Томасу об этой возможности, то увидела, как он загорелся мыслью отправиться в путешествие. Ей оставалось лишь смириться, поскольку не было повода отказать ему. По крайней мере, такого, о котором она решилась бы сказать вслух.

Сейчас она была рада, что он с ними. Ричард так привязался к монаху, что Элинор охотно согласилась бы вынести куда большую пытку, какой бы сладостной она ни была, любой грех похотливых мечтаний, лишь бы племянник поскорее выздоровел. Когда же она вернется в Тиндал, ее духовник будет весьма озадачен, придумывая достаточное искупление для ее грешных помыслов, но он человек добрый и мудрый. Пусть наказание, которое он наложит, окажется суровым, но оно в то же время будет справедливым и человечным.