Эрик Джиакометти - Братство смерти

Охранник подошел к комиссару. За ним последовали братья и досточтимый мастер. Марка с угрюмым видом скрестил руки.

— Ты уверен, что он вернулся сюда? Может, он убежал через служебный выход? — спросил один из братьев, с тревогой озиравшийся вокруг.

Комиссар не успел ответить, как вмешался охранник.

— Это невозможно. Все выходы заблокированы.

В дверном проеме показались другие братья. Марка шепнул досточтимому мастеру:

— Прикажи им уйти и вызови полицию. Я знаю, что этот тип был здесь. В здании точно нет еще одного выхода?

Досточтимый мастер задумчиво почесал в затылке.

Антуан почувствовал, как в нем закипает ярость. Он новь словно наяву увидел Поля, убитого в храме. Беззащитный в своем кресле, он стал легкой добычей для палача. Подлец! Подлец, прикидывающийся братом в масонстве. Несколько слов, произнесенных в храме Груссье, не казались двусмысленными. И он был не простым братом. Если этот сумасшедший говорил правду, он носил одно из самых важных званий масонства — звание мстителя. Чья-то рука легла на плечо комиссара. Великий секретарь Ги Андриво был очень серьезен.

— То, что произошло у нас, ужасно. Кровь в храме… Великого магистра предупредили, но он навещает наших братьев в провинции. Если я могу оказать помощь…

Антуан опустил руки и сел на деревянный ящик.

— Я убежден, что убийца вошел в музей, однако он исчез. Либо это человек, проходящий сквозь стены, — но я не верю в сказки Марселя Эмме с тех пор, как мне исполнилось десять лет, — либо…

— Либо он ускользнул через другой выход, — загадочно произнес брат Ги.

— Правильно, но, черт возьми, я все обыскал! Метр за метром.

Великий секретарь быстро повернул голову в сторону помоста, а затем вновь взглянул на комиссара.

— Значит, ты плохо искал, брат мой.

Париж, остров Сите, 13 марта 1355 года

— Где узница?

Один из двух стражников, стоявших у входа в верхний зал, выпрямился, прежде чем ответить.

— На камне.

Палач не стал возмущаться. У него вошло в привычку заниматься подозреваемыми с момента их появления в узилище и самому размещать их. На этот раз его опередили. Решительно, королевская власть была крайне заинтересована в этой женщине. А главное, в том, что она скажет.

Он направился к лестнице, ведущей в нижние залы. Они располагались как раз на уровне Сены. Порой там, где перегородки были более тонкими, слышалось, как бурлит грязная вода. Назойливый рефрен, сопровождавший обвиняемых на пути в ад.

Еще ниже находились полузатопленные залы — застенки. Туда бросали узников, от которых больше не могли добиться признания. И за одну ночь крысы и поднимающаяся вода довершали работу палача.

Палач сразу же направился в пыточную камеру. Сводчатое помещение, пропахшее селитрой и страхом.

Спускаясь по лестнице, палач думал, что вот уже на протяжении нескольких веков в этом подземелье, пропахшем нечистотами, допрашивают обвиняемых, и все это время их приковывали к камням, отполированным страданиями и кровью. По правде говоря, их больше не приковывали. Это было одним из введенных им новшеств: он заменил цепи кожаными ремнями. Во время допроса узники извивались в отчаянных попытках избавиться от невыносимой боли, и ремни резали их запястья и щиколотки. Когда же суставы начинали обнажаться, палач отвязывал несчастных, собирал ремни и опускал их в уксус. Затем он вновь закреплял ремни, и едкая кожа медленно разъедала плоть до самых сухожилий. На этой стадии мученики больше не кричали, они взывали к смерти.

Встав на последнюю ступеньку, палач расстегнул ворот рубахи и взял ключ, висевший у него на груди. Сначала дверь открывалась бесшумно, но потом заскрипела, цепляясь за пол, вымощенный плитами.

Тело, лежавшее на каменном столе, слегка шевельнулось. То было короткое и стремительное движение, словно плохой сон потревожил спящую.

По углам помещения стояли маленькие масляные светильники, озарявшие мерцающим светом стены, позеленевшие от сырости. Пол был покрыт толстым слоем грязи, смешанной с небольшими осколками камней. Палач запретил мыть пол. Узники входили сюда босиком, и первое, к чему они прикасались в камере пыток, был этот слой засохшей крови. Некоторые признавались даже раньше, чем их успевали привязать.

Прислонившись к ледяной каменной стене, палач разглядывал свою новую жертву. Это была молодая женщина. Волосы, спадавшие на вспотевший лоб, венцом окружали точеное лицо. Ее привязали обнаженной, оставив только тонкую бело-оранжевую полоску ткани внизу живота, ткани, которую можно было всегда найти у торговцев, постоянных поставщиков дворян. Во рту у нее был кляп, а веревки не позволяли ей ни на сантиметр приподняться над этим одром боли. Взяв в руки свечу, палач проверил, насколько прочны путы. Все было сделано на совесть.

Ему оставалось только разбудить этого ангела.

Когда первые капли раскаленного воска упали на плоский живот, несчастная задрожала всем телом.

Пламенеющая жидкость очертила совершенный контур своей новой формы, и бесконечный стон прервал молчание кляпа. В тот момент, когда свеча оказалась во впадине пупка, палач сказал:

— Я вижу твои глаза. В них страдание и страх. Однако тебе не знакомо ни то, ни другое.

Лоб молодой женщины сморщился от ужаса.

— Ты думаешь, что страдаешь, но ты ошибаешься. Истинное страдание далеко, за пределами всех твоих представлений. Когда ты поймешь, что страданиям нет предела, ты испугаешься за свое будущее.

Обнаженное тело начало покрываться потом.

— И это только начало. Вскоре вся твоя сущность предаст тебя. И мне даже не придется до тебя дотрагиваться. Страх гораздо сильнее нашего целомудрия. Но не волнуйся, вскоре стыд перестанет терзать тебя. У тебя в животе будет столько воды, что ты начнешь умолять меня вскрыть твое нутро, чтобы очистить тебя.

Лицо молодой женщины стало пунцовым. Едкий запах постепенно распространялся по всему помещению.

— Знаешь ли ты, почему все обвиняемые признаются? Потому что они боятся своих собственных страданий.

Привязанное к камню тело забилось в конвульсиях. Глаза вылезли из орбит, словно у проклятого.

— Когда я вытащу кляп, ты сразу же заговоришь. Однако это мне неинтересно. Я оставлю тебя, чтобы ты подумала, поразмыслила. Знай, я приду завтра.

Резким движением палач встряхнул свечу, и дождь из восковых звездочек оросил обнаженное тело. Кляп заглушил крик боли.

— Это твой первый поцелуй смерти.

Париж, резиденция масонских послушаний, наши дни

Великий секретарь взошел на помост и убрал толстую доску, приставленную справа. Он раздвинул обивку и извлек из кармана зажигалку фирмы «Zippo». Пламя осветило ступени каменной лестницы, ведущей во мрак.