К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

– И все же кто-то совершил это мерзостное деяние, – вздохнул я и прикрыл веки, будто налитые свинцом от усталости.

Голова моя отказывалась служить. С трудом открыв глаза, я встретился с пристальным взглядом Марка.

– Сэр, вы сказали, что обезглавленное тело эмиссара Синглтона напомнило вам о казни королевы Анны Болейн, – произнес он.

– Да, – кивнул я. – У меня до сих пор мурашки бегают по коже, когда я вспоминаю об этой казни.

– Ее внезапное падение и жуткая участь поразили всех. Хотя в народе эта королева, мягко говоря, не пользовалась любовью.

– Ее попросту ненавидели. Называли Полуночной Вороной.

– Говорят, ее отсеченная голова пыталась заговорить.

Я умоляющим жестом вскинул руку.

– Довольно об этом, Марк. Я не желаю вспоминать об этом событии. Будь моя воля, ноги моей там не было бы. Но в качестве государственного чиновника я был обязан присутствовать на казни. На сегодня хватит разговоров. Пора спать.

Марк был явно разочарован, однако не стал возражать и принялся подбрасывать поленья в огонь. Потом он растянулся на своем ложе, и я последовал его примеру. Со своей высокой кровати я видел в окно, что снег все еще идет и белый покров на монастырском дворе становится все толще. Судя по освещенным окнам, кое-кто из монахов до сих пор не спал. Времена, когда братия зимой укладывалась засветло, чтобы в полночь уже быть на ногах и предаваться молитве, безвозвратно канули в прошлое.

Несмотря на усталость, я долго ворочался в постели. Навязчивые мысли никак не давали мне покоя. Главным предметом моих раздумий была девушка по имени Элис. Опасность нависла над каждым, кто находился в этом монастыре, месте, где свершилось жестокое убийство. Но одинокая женщина, без сомнения, была особенно беззащитна. К тому же по нескольким брошенным Элис словам и взглядам я составил ясное представление о ее характере, и этот характер вызвал у меня симпатию. Такою же была Кейт.

Несмотря на то, что я испытывал настоятельную потребность забыться сном, усталый мой рассудок упорно возвращал меня к воспоминаниям трехлетней давности. Кейт Уайндхем была дочерью лондонского торговца сукном, обвиненного в неверных расчетах с оптовым покупателем. Дело было передано в церковный суд на том основании, что контракт, заключенный при сделке, был признан подобием клятвы, данной Господу. Подоплека столь очевидной натяжки заключалась в том, что истец находился в родственных отношениях с архидьяконом, обладающим в суде немалым влиянием. Мне удалось добиться передачи дела в королевский суд, где претензии покупателя были признаны несостоятельными. В знак благодарности мой клиент, вдовец, пригласил меня на обед, где я был представлен его единственной дочери.

Кейт обладала живым и ясным умом и получила соответствующее этому уму образование, ибо ее отец отнюдь не считал, что знания идут во вред женщине. К тому же у нее было прелестное личико в форме сердечка и густые каштановые волосы, свободно спадавшие на плечи. Впервые в жизни я встретил женщину, с которой мог беседовать на равных. Больше всего ей нравилось обсуждать со мной различные тонкости законов, деятельность суда и даже будущее церкви – кстати, несправедливость, которую претерпел отец Кейт, превратила их обоих в ярых поборников реформы. Вечера, проведенные в разговорах с ней и ее отцом, дни, когда Кейт сопутствовала мне в долгих пеших прогулках, несомненно, были самыми счастливыми в моей тусклой жизни.

Я полностью отдавал себе отчет в том, что Кейт видит во мне всего лишь друга – она частенько повторяла с шутливым укором, что я обращаюсь с ней слишком вольно, в точности как с приятелем-мужчиной. И все же надежды на то, что дружба ее может перерасти в нечто большее, упорно шевелились в моей душе. Мне случалось влюбляться и прежде, но я еще ни разу не отважился предложить руку и сердце предмету своих чувств, полагая, что телесный мой изъян не дает мне права рассчитывать на взаимность. Прежде мне необходимо составить неплохое состояние, говорил я себе; лишь богатство способно возместить внешнюю неприглядность. Однако же я мог предложить Кейт то, что она, бесспорно, способна была оценить: увлекательные разговоры, единство интересов, круг друзей, равных ей по уму и развитию.

До сего дня меня терзают мысли о том, как повернулись бы события, открой я свои чувства раньше. Так или иначе, я опоздал. Однажды вечером, явившись в их дом без предупреждения, я застал Кейт в обществе Пирса Стаквилля, компаньона ее отца. Поначалу это ничуть меня не встревожило, ибо, хотя Пирс был чертовски хорош собой, прочие его достоинства исчерпывались безупречными манерами, которые, подозреваю, дались ему с большим трудом. Однако несколько минут спустя я с удивлением заметил, как в ответ на его идиотские остроты Кейт заливается смущенным румянцем; рядом с этим болваном моя возлюбленная превратилась в жеманную кокетку. С этого дня все прежние наши беседы были забыты. Кейт говорила только о Пирсе, о том, что он сказал или сделал, и при этом на губах у нее играла нежная улыбка, разрывавшая мне сердце.

Наконец я открыл Кейт, что питаю к ней нечто большее, чем дружба. Признание было сделано на редкость глупо и неуклюже, я отчаянно мялся и запинался на каждом слове. Но самым ужасным было не внезапно напавшее на меня косноязычие, а то неподдельное удивление, с которым встретила мое признание Кейт.

«Мэтью, для меня все это – полная неожиданность, – заявила она. – Я всегда считала, что мы с вами – добрые друзья. Никогда раньше я не слышала вас ни единого намека на иные чувства. Вот уж не думала, что вы настолько скрытны».

Дрожащим голосом я осведомился, суждено ли моим чувствам остаться безответными.

«Если бы вы открылись мне полгода назад, возможно, все было бы иначе», – с грустью проронила Кейт.

«Мне слишком хорошо известно, что моя внешность способна пробудить лишь отвращение, но не страсть».

«Подобное убеждение сослужило вам плохую службу! – с внезапным пылом воскликнула Кейт. – У вас приятное лицо, живое и мужественное, вы умны, деликатны и учтивы. Напрасно вы придаете столько значения своей согбенной спине. Можно подумать, на всем свете вас одного постигло подобное увечье. Вы слишком носитесь с собственными недостатками, Мэтью, и недооцениваете своих достоинств».

«Но тогда…»

Кейт покачала головой, на глазах у нее выступили слезы.

«Поздно. Я люблю Пирса. И он уже попросил у отца моей руки».

Позабыв свою обычную сдержанность, я принялся отговаривать ее от этого опрометчивого шага. Я твердил, что рядом с этим тупым и невежественным малым она умрет со скуки. На это Кейт резонно возразила, что вскоре у нее появятся дети, которые поглотят все ее внимание. Растить детей и заботиться о доме – не это ли удел, назначенный женщине Господом? На это мне нечего было сказать. Мне оставалось лишь удалиться.