Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]

Нет, студент-историк не был болтуном. Хотя я и не специалист в тюремном деле и видел за всю свою жизнь лишь одну камеру предварительного заключения, у меня до сих пор нет ни малейшего сомнения, что КПЗ Василь-Сурского уезда была лучшей в Нижегородской губернии, а возможно, и во всей молодой республике. Здесь всё радовало глаз своей чистотой, вкусом, опрятностью.

И на фоне всего этого потомок великого краснодеревщика выглядел, прямо скажем, весьма неважно. Похабно выглядел. Будто мусорный бачок в картинной галерее.

Потомок Никодима Егоровича не только не вписывался в интерьер образцовой КПЗ, гордости Василь-Сурска, а просто выпирал из него грязным и сальным пятном.

Мне даже стало обидно за начальника милиции. Старался человек, нервы трепал, доставал, выбивал, пробивал. А для кого?

Для таких вот субчиков, которые не могут оценить этого, а валяются себе на пружинистых матрасах, задрав кверху ноги в грязных носках и насвистывая какой-то пошленький мотив.

Увидев меня, Беспалов зевнул, сел на койке и начал сосредоточенно ковырять в носу.

— Ну, чего скажешь? — спросил наконец Беспалов, покончив со своим носом.

— Да вот, приехал с вами побеседовать.

Я вкратце изложил обстоятельства, которые привели меня к нему в КПЗ.

— Подоить, значит, хотишь?

— Я бы назвал это иначе. Но в конце концов дело не в формулировках. Только учтите, что вы должны быть заинтересованы не меньше меня.

— А интерес-то мой в чём? На свободу, что ль, меня выпустят или как?

— Я имею возможность неплохо оплатить все полученные от вас сведения.

— Чем оплатить?

— Деньгами, разумеется. Чем же ещё оплачивают?

— А что я с ними делать-то буду, с твоими бумажками? Капезуху обклеивать?

— Я не понимаю, чего вы хотите?

— Небось никогда в своей куриной жизни в капезухе не сидел?

Я объяснил ему, что сидел, причём сидел по его милости.

— Не из-за меня, а из-за Петьки Интеллигента, — уточнил он. — Из-за кореша моего. Тоже очень шляпу обожает. Вот тебя заместо его и засахарили. Но я тебя к чему про отсидку спросил?

— Представления не имею.

— А к тому спросил, что кажный, который за решёткой пребывал и небо в клеточку зырил, очень даже великолепно понимает, с чем в тюряге недостача наблюдается.

— С чем же, позвольте полюбопытствовать?

— Во-первых, жратва…

— Ну, если вам не хватает хлеба, то я, разумеется, буду рад оказать вам всяческое содействие, — оживился я. Он тупо и удивлённо посмотрел на меня.

— Ты что, недопечённый? На хрена мне хлеб? Я в Петрограде при фарте в самых шикарных ресторациях свою жизнь раскручивал, ананасы замест картошки жрал, а шампанское замест чая из серебряного самовара наяривал. Хлеб! А мякину мне не хотишь предложить?

— Ну, ежели вы рассчитываете на ананасы…

— Не рассчитываю, — сказал он. — Ананасов здеся днём с огнём не сыщешь. Потому за ананасами тебя и не посылаю.

— А зачем послать изволите? — сыронизировал я, прекрасно понимая, что выполню любое его поручение, лишь бы получить столь нужные мне сведения.

— Ты хвост не поднимай, понял? — буркнул он. — У нас с тобой дело полюбовное. Сладимся — хорошо, не сладимся — и того лучше. Я налево, ты направо, я в тюрьму, а ты в Москву. Нужен я тебе?

— Ну?

— Тогда ублажай. — Он выжидающе посмотрел на меня и, выдержав паузу, продолжал: — Вот я стерлядку кольчиком, к примеру, уважаю, балычок осетровый, чтоб в нём солнышко играло, икорку зернистую…

— А вобла не сойдёт? — вибрирующим голосом спросил я.

— Вобла не сойдёт, — убеждённо ответил он. — Не сойдёт вобла. Вобла для мастерового да босяка лакомство. А для меня — она тьфу! Так что ты уж не скупись и запоминай, что мне на язык и на душу ляжет. И про стерлядку запомни, и про балычок, и про икорку…

Меня трясло мелкой дрожью.

— Всё перечислил?

— Ишь какой быстрый! — ухмыльнулся он, явно любуясь моим состоянием. — А курить что я буду?

— Ладно. Две-три пачки махорки я куплю.

— Махорки, говоришь? А сам что куришь?

— Я не курю. И попрошу вас разговаривать со мной на «вы».

— На «вы» — это можно, — согласился он. — Меня не убудет. А вот что не курите — это зря.

— Об этом уж позвольте судить мне.

— Я не к тому.

— А к чему?

— А к тому, что ежели б курили, то о махорке и заикаться посовестились бы. Кто махорку-то смолит?

— Сигары курить изволите?

— Нет, папиросы.

— Какие же?

— «Северную пальмиру» и «Нашу марку». Так что расстарайся десятка на три-четыре.

— Хорошо, расстараюсь, — скрипнул я зубами. — Всё?

— Вроде всё. Только бутылочку, понятно, не забудь прихватить.

— Что?!

— Бутылочку, говорю, не забудь.

— Какую бутылочку?

— Тронутый ты, что ли? «Какую»! Обычную. Ежели на коньяк пожалеешь, то можно и смирновку. Хрен с тобой, где наша не пропадала!

— Да вы понимаете, о чём говорите?!

— А чего тут не понимать?

— Не будет вам никакой бутылки, ясно?

— Бутылки не будет — разговора не будет, — хладнокровно отпарировал он и лёг на койку, повернувшись ко мне спиной, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

Когда я вышел из образцовой КПЗ, я был настолько раскалён, что от меня можно было прикуривать.

Начальник уездной милиции, как и положено начальнику милиции, был знатоком человеческих душ и физиономий.

Мельком взглянув на меня, он сразу же всё понял.

— Задал вам Гришка перцу?

— Ну и мерзавец!

— И ещё какой мерзавец! — поддержал он. — Во всей Нижегородской губернии второго такого не сыщешь. Махровый мерзавец!

— Не говорите!

— Так, может, плюнете на всё это дело?

— Нет уж.

— А вы всё-таки подумайте, нервы дороже. А главное — я уверен, что ни черта он не знает.

— Знает. Ежели бы не знал, то так нагло не держался. Понимает, что мне без него не обойтись, потому и куражится.

— Ну, ежели так, то надо терпеть. Ничего не поделаешь!

— Я-то готов терпеть, а вот вы…

Начальник уездной милиции настороженно посмотрел на меня. Что-то в моей интонации ему явно не понравилось.

— А при чём тут я?

— Ну как вам сказать? Прямого отношения вы, конечно, не имеете, но некоторое касательство…

— Что он хочет?

Я решил проявить максимум такта и излагать требования Беспалова постепенно, не травмируя психику своего собеседника.

— Гурман он, оказывается. Зернистая икра ему, видите ли, требуется. Иначе говорить не желает.

— Ишь ты, — усмехнулся начальник милиции. — И что же вы решили?

— Если не возражаете… — осторожно начал я.

— А чего мне, собственно, возражать? Передачи мы принимаем, пожалуйста.

Такой лёгкой победы я не ожидал.

— И балык осетровый можно?

— Почему же нет?

— И стерлядь кольчиком?

— Сделайте милость.

— Не знаю, как и благодарить вас!