Валерий Введенский - Старосветские убийцы

Мой папенька когда-то служил с генералом, и по его приезде они знакомство возобновили. Стали друг к другу в гости наведываться, чаи вместе гонять. А я красавицей была, глаз не отвести, вот и решил генерал тряхнуть стариной. Меня упрашивать не пришлось, жених богат, опять же княжеский титул. И человеком оказался замечательным, таких нынче нет. Утром мне кофий в постель приносил, все прихоти исполнял. Я-то глупышкой молодой была, мне балы подавай. Он заснет где-нибудь в уголочке, а я танцую до упаду. Но всегда верна была мужу. – Северская победно оглядела ротонду. – И при жизни, и после смерти! Не то что некоторые, по двадцать раз замуж выходят. – Анна Михайловна покосилась на сидящую рядом невестку. – Как умер мой соколик, всю себя посвятила сыну.

На выпад Елизавета ответила вопросом:

– Сыну? Глупому, алчному и похотливому, я правильно запомнила?

– Правильно, – буркнула княгиня. – Моей вины в том нет, не одна я его баловала. На трех сестер один ребенок. Машкин-то гусар пустоцветным оказался. В юности срамную болезнь перенес, от него ни Машка, ни крепостные девки не брюхатились, но бил за то сестру.

Всей семьей растили Васечку. Сами считайте: бабка с дедом, Ольга – ее монастырь недалече был, – Машка да я. Отказу ни в чем не знал, пупом земли считал себя с младенчества. Что захочет – вынь да положь. А не исполнишь каприз – криком кричит, слезы до судорог. Умом понимала: глупость делаю, что капризам потакаю, но удержаться не могла. Жалко было, кровиночка плачет, надрывается.

Рос красавцем, внешне на покойного отца походил, оттого я его еще больше любила, дурного не замечала. Дворовые дети замешкались раскланяться – прикажи, маменька, выпороть; камердинер молоко чересчур горячее подал – посади на ночь в хлев.

А на мне хозяйство, надо следить, чтоб не лодырничали, не воровали. Наняла гувернеров да воспитателей, чтоб учили Васечку. Сама целыми днями ношусь как угорелая. Вечером приеду, доложат про успехи, сижу, дура, радуюсь. А Вася учителей застращал: будете говорить, что ленюсь, – и вас на ночь в хлев. Так ни черта и не делал.

Когда подрос, к Кареву потянулся, гусару пустоцветному. Я подумала, возраст такой, мужское общество потребовалось, а мужчины другого рядом нет. Муж умер, папенька мой тоже преставился.

А Карев влиял на него дурно. Сначала научил ворон стрелять, потом – девок портить и выпивать с утра до ночи. Это в шестнадцать-то лет! Мне начал дерзить, с кулаками как-то полез. Опомнилась я, да поздно, не совладать с ним. Слава Богу, пришел ему срок в полк отправляться. Поначалу обрадовалась, батюшка покойный всегда говорил: "Армия кого хошь человеком сделает, под общий знаменатель подровняет". Но если стержня в человеке нет, никакая армия его не изменит. Те же бабы, попойки, да еще карты добавились.

Поначалу долги мелкие были, потом проигрался сильно. Приехал, в ногах валялся, умолял заплатить. Я отказала, твердость попыталась проявить. Сам проиграл, сам и выкручивайся. Но Вася подход ко мне знал: "Раз так, маменька, мне ничего не остается, как пустить пулю в лоб! Всю жизнь себе не простите, что из-за каких-то бумажек сына потеряли!" Расплатилась я, а лучше бы он застрелился!

На обед Митя шел как на Голгофу. Как смотреть в глаза Елизавете Северской? Он обязан был ее спасти, но проявил малодушие. Может, перед законом и не преступник, но перед людьми и прежде всего перед собственной совестью Митя чувствовал себя подлецом и негодяем. Юноша украдкой бросил взгляд на Машеньку и сразу встретился с ней глазами. Она тепло улыбнулась, и Митя не смог не ответить. Маша приложила палец к губам и поцеловала, он тоже. Жаль, не судьба им соединиться!

Вера Алексеевна искоса наблюдала за парочкой. Узнав от Киросирова, что, опасаясь неминуемого разоблачения, Митя пытался повеситься, Растоцкая строго повелела дочери убираться из Носовки домой. "В одних каторжников влюбляешься! В Сибирь хочешь переехать?" Но обнаглевшая дочь заявила, что Митя давно ей нравится, а она ему. Знакомство с Тучиным окончательно раскрыло ей глаза: подобные женихи все как один мерзавцы, негодяи и развратники.

А Митя – влюбленный рыцарь! С ним она согласна и в Сибирь, и куда угодно.

Выслушав сей страстный монолог, Вера Алексеевна ехидно посоветовала дочке выходить за Тучина. Тоже будущий каторжник, зато хоть богатый. Тут взбеленился всегда кроткий Андрей Петрович. Топнул ногой и заявил, забрызгав супругу слюной: "Через мой труп!" Бунт в благородном семействе привел Растоцкую в полное оцепенение. Даже старую Северскую она слушала вполуха. И воспряла духом, случайно подметив, что и Тоннер поглядывает на Машеньку. Решающий бой еще впереди! Подскажу Илье Андреевичу, что никакой он не доктор, а самый настоящий рыцарь, на колено пусть станет, стишки прочтет, а дальше уж я сама…

– Началась война, – продолжала Северская. – От Васеньки долго не приходило известий. Какой бы ни был, а сын, материнское сердце болело. Муж Машенькин, Карев, тоже отправился в армию, сестра ко мне переехала. Вместе мы часто ездили в Н-ский монастырь, к Ольге, она к тому времени настоятельницей там стала. Звалась, конечно, не Ольгой, матушкой Агафьей, а все одно любимая сестра. Вместе помолимся, бывало, – и сразу полегчает.

Внезапно приехал Пантелей, в те времена камердинер Александра Северского, моего пасынка.

Сидевший за столом купец привстал и поклонился. Он был весь перебинтован, так что узнать его можно было лишь по бороде.

– Мы с пасынком и после смерти мужа отношения поддерживали. Переписывались, они с Катей как-то у нас гостили, Вася в Носовку не раз ездил. Александр сводному брату и с карточными долгами помогал, хотя не одобрял такого безрассудства.

Так вот, приехал Пантелей, привез Катю. Князь Александр не решился дочку при французах оставлять: почти барышня, да и красавица редкая: высокая, пухлая, лицом на мать похожа.

Угаров внимательно следил за Елизаветой Северской. В подвале, под действием сонного зелья, та отрицала, что когда-то звалась Катей. Но как совпадает описание: высокая, лицом напоминает Ольгу Юсуфову. А пухлость с годами могла и пройти. Но ни один мускул на лице Елизаветы не дрогнул. Она внимательно слушала свекровь, изредка переглядываясь с Веригиным.

– Зажили втроем очень дружно. Общее горе сплачивает, каждая ждала с войны своего мужчину: Катя – отца, Маша – мужа, я – сына.

Первым привезли Карева. Без ног, контуженного в голову… Сестра, позабыв обиды, самоотверженно за ним ухаживала, а тот плакал целыми днями и просил прощения. Слава Богу, не долго мучился.

Только похоронили, вырвался на побывку Василий. Показалось мне, что война его изменила. Сражался геройски, за Бородино орденом был пожалован. Тоже извинялся за прежние грехи.