Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители

— Необычайно выразительно, — прервал декан, поглядев на часы. — Но не пора ли перейти от описания южноафриканской войны с бурами к смерти найденного на вертеле комптонского певчего?

— Простите, именно к этому я веду, — дипломатично улыбнулся Пауэрскорт декану, открывшему чистую страничку в своем блокноте. — Спросив сегодня у врача о теле, снятом с вертела, я ожидал сугубо медицинского, безжалостного перечня повреждений. Без излишней детализации, доктор Вильямс, отчет ваш все же должен был прозвучать тягостно и устрашающе. Людям от вашего рассказа должно буквально становиться плохо, вы понимаете? Имея целью всячески затушевать подробности кончины Артура Рада, не стоит уповать на сухость, краткость, которые лишь разожгут воображение газетчика. Дав ему самому дорисовать картину, вы позволите разгуляться его фантазии. Зато естественное отвращение к жуткой физиологической прозе наверняка затормозит бойкое перо журналиста.

Декан озабоченно взглянул на каминные часы:

— Джентльмены, прошу простить. Хотел бы высказать лорду Пауэрскорту ряд более серьезных рекомендаций, но через четверть часа мне вести обряд святого причастия. Кончины, войны, бедствия, угрозы эпидемий не прервут, не нарушат порядка богослужений в нашем почти тысячелетнем храме. Тем более не станет тут помехой некий единичный смертный случай.

Декан удалился надеть подобающее облачение. Пауэрскорт поглядел ему вслед, не уверенный в своей готовности немедленно исполнять его директивы. Шеф полиции распрощался, торопясь к подчиненным. Доктор вновь поспешил на обследование тела, Пауэрскорт последовал за ним. В гостиной остался один епископ. Глаза его смотрели на огонь, губы медленно шевелились. Он еще долго так сидел. Снег за окном падал и падал.

Побелевшие улицы Комптона сплошь завалило рыхлыми сугробами. Энн Герберт, выйдя за покупками, пробиралась от мясника к бакалейщику, чтобы пополнить свои чайные запасы (Патрику особенно нравился сорт «Утренняя смесь-новинка»), когда с другой стороны улицы сквозь завесу летящих хлопьев послышался громкий возглас.

— Энн! Энн! — кричал кто-то оттуда. По-видимому, звали не ее, в публичном месте для всех она только «миссис Герберт». — Энн! — повторил голос уже совсем рядом. — Здравствуй, ну как ты в этой снежной каше? Давай помогу тебе нести чего-нибудь.

Снегопад, без сомнения, благотворно повлиял на манеры Патрика Батлера. Раньше желания ей помочь Энн Герберт за ним не замечала.

— Спасибо, Патрик, я прекрасно справлюсь сама, — сказала она, улыбнувшись молодому человеку. Он разрумянился и выглядел совсем юным, стоя здесь перед ней в новом костюме. Том самом костюме, который Энн на прошлой неделе выбрала в единственно приличном комптонском магазине готового платья. Патрик пожаловался, что насчет одежды он полный тупица.

— Энн, ты сейчас должна пойти со мной. Пойдем, это ужасно важно!

Приглашение к немедленному тайному бегству, вероятно, означало какие-то чрезвычайные обстоятельства.

— Куда пойдем, Патрик? Мне сейчас не до прогулок по этому снегу.

— Ко мне в офис. Я бы повел тебя в кафе, но там слишком много ушей. Мне надо тебе срочно такое — такое! — рассказать.

Однажды Энн посетила редакцию «Графтон Меркюри». Несмотря на приложенные накануне героические усилия Патрика Батлера, беспорядок там царил устрашающий. Вот в маленьком станционном кабинете ее отца все вещи были более-менее на своих местах и пыль вытиралась почти вовремя. Так что мужчин вообще-то можно приучить к аккуратности. Просто некоторые из них беззаботны как дети.

— Это ведь ненадолго, Патрик? — спросила Энн, пока они продвигались вдоль Северных ворот к штаб-квартире местного органа печати.

— Не очень, — уверил Патрик, взбудораженный необычайно даже для своего темперамента. — Так скользко, Энн. Может, ты возьмешь меня под руку?

— Не стоит, здесь не скользко.

Наблюдавшие прогулку молодой пары граждане Комптона с умилением взирали на горячо о чем-то говорившего Патрика Батлера и порой что-то коротко ему отвечавшую Энн Герберт. Наиболее романтичным наблюдателям слышались свадебные колокола вместе с пасхальным перезвоном.

— Думаю, у нас никого, — сказал Патрик, когда они с Энн одолевали последний марш крутой скрипучей лестницы. — Питер сейчас на холмах: пошел взглянуть, не подмочил ли снегопад овечью шерсть, а Джордж в суде.

Энн оглядела безнадежный хаос. И только собиралась спросить, почему бы не нанять человека для уборки, как Патрик, плотно затворив дверь, приглушенным голосом сообщил:

— В соборе ночью случилось что-то ужасное! Ты ничего не слышала?

— О чем, Патрик? Из моего окна все хорошо видно. Утром ходил довольно многочисленный полицейский патруль, но что тут необычного?

— Полиция кишит на всей церковной территории. В Певческие палаты вообще не пускают. Все втихомолку, заградительных постов нет, но только попытайся куда-то пройти, мигом невесть откуда выскочит констебль и от ворот поворот. А почему, из-за чего, не говорят. Сколько ни спрашивай, говорят одно — «имеется приказ».

— Боже мой! Может, трещина в стене и опасаются, что рухнет ветхое здание?

— За эти домики, Энн, беспокоиться не надо. Столетиями прочно стоят. Я где-то читал — эта обитель старейшая в Европе. Нет, я думаю, тут другое. Какой-нибудь невиданный кошмар. Помнишь этого Пауэрскорта, детектива? Ходит там всюду, вид очень сосредоточенный, опрашивает разных чудаков. И еще вот: с утра вдруг приглашение прийти в четыре, побеседовать с деканом. Что бы это значило?

— Ты ведь просил у декана статью, что-нибудь про средневековое аббатство? Наверно, разговор пойдет об этом.

— Да ни черта не про аббатство! Здесь иное. Я чувствую. Знаешь, вернусь-ка я к собору и погляжу хоть издали. Можно мне проводить тебя до дома через эти горы снега?

Энн благодарно кивнула. До бакалейной лавки она так и не добралась, не купила фунт любимого чая Патрика. Однако внутренний голос ей подсказывал, что чаепитие сегодня отменяется.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт почти весь день провел, обходя сам собор и множество прилегавших к нему построек. В другое время его бы очаровало великолепие старинного ансамбля, но не теперь. Паруса мощных контрфорсов и колоннады капелл, цветные витражи и скульптурные ангелы на хорах, крутые своды и резные арки — ничто не трогало, не вызывало интереса. Весь день он думал, есть ли связь между убийством Артура Рада и смертью Джона Юстаса. Конечно, оставалась вероятность самоубийства канцлера, с выстрелом из какого-нибудь допотопного оружия, разносящего голову и заставляющего срочно заколотить гроб. А если Юстаса убили, то несомненно из-за денег. Огромных денег. Пауэрскорт еще раз перебрал осаждавшие его смутные подозрения относительно миссис Августы Кокборн. Допустим, она подделала завещание — тот самый, в три минуты оформленный Мэтлоком документ, под которым подписался некто невероятно молчаливый. Допустим, она выждала полгода, чтобы юрист успел забыть странную процедуру. Допустим, она убила брата и заявила права на наследство, не ведая о наличии двух других завещаний. Однако зачем ей, наняв сыщика, самой добиваться подтверждения, что брат ее умер не своей смертью? Подделка документа при этом теряет всякий смысл.