Роберт ван Гулик - Ожерелье и тыква-горлянка

Прямо на пороге он преклонил колени и почтительно поднял визитную карточку над опущенной в поклоне головой. Кто-то взял карточку из его руки, и он услышал отрывистый разговор шепотом. Затем тонкий раздраженный голос произнес:

— Да, да, я знаю обо всем этом!.. Позвольте мне взглянуть на ваше лицо, доктор Лян!

Подняв голову, судья с удивлением обнаружил, что вместо великолепного присутствия, которое он ожидал увидеть, он оказался скорее в изысканной библиотеке мудреца с утонченным вкусом. По стенам справа и слева высились книжные шкафы, заставленные книгами в парчовых переплетах и рулонами свитков, а просторное окно в глубине комнаты выходило в прелестный сад, где среди камней причудливой формы цвело множество цветов. На широком подоконнике в разноцветных вазонах редкого фарфора росли орхидеи. Тонкий аромат заполнял комнату. За письменным столом розового дерева в огромном резном кресле сидел, сгорбившись, старик. Он был облачен в просторный балахон из жесткой парчи, складки ткани, топорщась, ниспадали с покатых плеч. Желтое, болезненное лицо с редкими седыми усами и бородкой казалось крошечным и остреньким под высоким, филигранной работы головным убором, богато инкрустированным драгоценными камнями. За спиной сидевшего в кресле стоял высокий широкоплечий человек, одетый во все черное. С бесстрастным лицом он пропускал сквозь пальцы огромных волосатых рук красную шелковую петлю. Некоторое время старик из-под тяжелых век смотрел на судью пустыми глазами. Затем произнес:

— Встаньте и приблизьтесь!

Судья поспешно встал и сделал три шага вперед. Он низко поклонился и, сложив руки в длинных рукавах, замер в ожидании той минуты, когда Главный Евнух обратится к нему. Тяжелое дыхание за спиной у судьи подсказало ему, что тучный евнух стоит тут же, рядом.

— Почему фрейлина Гортензия вызвала вас? — спросил старик дребезжащим голосом. — У нас при Дворе есть четыре прекрасных врача.

— Ничтожный, — почтительно отвечая судья Ди, — не смеет даже сравнивать себя с великими целителями, практикующими во Дворце. Случилось, однако, так, что исключительно в силу счастливого стечения обстоятельств мне удалось справиться с подобными же симптомами болезни, от которой страдает достопочтенный Го. По своей великой доброте достопочтенный Го, должно быть, слишком высоко оценил скромные способности ничтожного врачевателя, представшего перед вами.

— Понятно. — Главный Евнух медленно потер острый подбородок, подозрительно рассматривая судью. Неожиданно он вскинул глаза и решительно приказал: — Оставьте нас одних!

Человек в черном двинулся к двери, тучный евнух — за ним. Как только за ушедшими закрылась дверь, старик медленно поднялся с кресла. Если бы не его согбенные плечи, он был бы почти такого же роста, как судья.

— Я хочу показать вам мои цветы. Идите сюда, — сказал он и заковылял к окну. — Эта белая орхидея очень редкая и капризная. Аромат ее тонок и еле уловим. Я сам ухаживаю за ней изо дня в день. Давать жизнь и пестовать живое, доктор, не заказано лицам моего положения и состояния.

Судья выпрямился:

— Процесс творения воистину универсален, ваше превосходительство. Чрезвычайно неумны те, кто считает, что созидание доступно только людям.

— Какое удовольствие, — сказал Главный Евнух с некоторым сожалением, — беседовать в непринужденной обстановке с просвещенным человеком. Во Дворце, доктор, слишком много глаз и ушей. Чрезвычайно много… — И, почти смущенно глядя полуприкрытыми глазами, он спросил: — Скажите, почему вы избрали врачевание делом жизни?

Судья немного помедлил с ответом: вопрос можно было понять двояко. Он решил действовать наверняка.

— Наши древние мудрецы говорили, ваше превосходительство, что болезни и страдания — не что иное, как отклонение от Всеобщего Пути. Мне казалось, что восстанавливать естественное течение вещей — очень благородное дело.

— Вы узнаете, что поражение на этом пути встречается столь же часто, как и успех.

— Я признаю ограниченность человеческих возможностей, ваше превосходительство.

— Правильный подход, доктор. Очень правильный. — Он хлопнул в ладоши и приказал вновь появившемуся евнуху: — Доктору Ляну дозволено пересечь Золотой мост. — Обращаясь к судье, он хмуро добавил: — Я надеюсь, что больше визитов не потребуется. Здоровье высокочтимой госпожи Гортензии мы принимаем близко к сердцу, но не можем допустить, чтобы посторонние расхаживали по Дворцу. Прощайте.

Судья Ди отвесил низкий поклон. Главный Евнух сел за письменный стол и вновь погрузился в чтение.

Толстяк повел судью обратно по коридору к ожидавшей его молодой даме. Он вкрадчиво сообщил ей:

— Доктору дозволено пересечь мост, барышня.

Та повернулась и пошла вперед, не снизойдя до ответа.

Длинный переход заканчивался круглой дверью, которую охраняли двое высоких часовых. По знаку толстяка они открыли ее, и трое вошли в прекрасный сад с цветущими деревьями, разделенный узким каналом. Горбатый мраморный мостик шириной всего в три шага соединял берега. Перила, украшенные причудливой резьбой, были позолочены. На противоположном берегу канала возвышалась красная стена, в которой была единственная дверь. Поверх стены виднелась золотая черепица крыши уединенного строения. При входе на мост евнух остановился.

— Я подожду вас здесь, доктор!

— Жди, пока не похудеешь, болван! — бросила девица. — Но чтобы и ноги твоей на мосту не было!

Ступив вслед за девицей на мост, судья вдруг осознал, что сейчас он окажется в строго охраняемой, запретной части Дворца — обители Третьей принцессы.

Две придворные дамы провели их в обширный двор, где под плакучими ивами прохаживалось несколько молодых женщин. Завидев посетителя, сбившиеся в стайку красавицы начали тревожно перешептываться, драгоценности в их прическах сверкали в лунном свете. Спутница судьи провела его через маленькую боковую дверь в бамбуковый сад и проследовала к открытой галерее в его дальней части. Степенная пожилая дама готовила чай на столике сбоку. Она поклонилась и тихо доложила девице:

— У ее милости только что был сильный приступ кашля.

Девица кивнула и вошла вместе с судьей в роскошно убранную спальню. Пока она запирала дверь, судья не без любопытства рассматривал огромное ложе под балдахином, занимавшее большую часть комнаты. Рядом с кроватью вплотную к парчовым занавесям стоял наготове высокий круглый табурет с маленькой подушечкой на нем.

— Доктор Лян прибыл, матушка, — провозгласила девица.

Занавески едва раздвинулись, и появилась морщинистая рука. Тонкое запястье украшал браслет из чистого белого нефрита, с изображением извивающегося дракона. Девица взяла высунувшуюся руку и положила ее на подушечку, затем встала возле запертой двери.