Арно Делаланд - Десять басен смерти

События последних месяцев не оправдали великих ожиданий. Весной разразилась Мучная война, и эта рана все еще давала о себе знать. Тюрго желал обеспечить на всей территории страны свободную циркуляцию зерна, ограниченную сейчас многочисленными налогами и выплатами, осуществляемыми между провинциями. Он покусился на зерно, то есть на хлеб, который в среднем составлял три четверти семейного бюджета Но годовой урожай оказался скудным. Генеральный контролер финансов решил применить силу. Цены резко выросли, бунты произошли в Дижоне, Метце, Реймсе, Туре, Монтобане, Понтуазе, Сен-Жермене, и беспорядки докатились даже до Версаля. Король был вынужден выделить себе особую стражу из-за угрозы со стороны бунтовщиков. На следующий день крестьяне наводнили Париж, неся корзины, полные спаржи и других овощей, а бунтовщики, вооруженные палками с острыми гвоздями на концах, начали громить вывески ворот Сен-Мартен в Вожираре. Зерновой рынок находился под мощной охраной французских и швейцарских гвардейцев и драгунов Королевского ведомства, поэтому восставшим ничего не оставалось, как наброситься на торговые ряды и булочные. Даже Пьетро был послан на место беспорядков с драгунским полком и мушкетерской ротой. Принимая срочные меры для защиты рынков и мельниц, Людовик XVI наконец проявил истинное хладнокровие и решительность, достойную короля. Совет создавал полевые суды для вынесения приговоров подстрекателям, а также объявил о введении мер, действовавших до конца года. Недалеко было до блокады. Ленуара, генерал-лейтенанта полиции, сменившего Сартина, отстранили от должности. Но осужденные вовсе не были возмутителями спокойствия. Для низших слоев цена на хлеб была вопросом жизни и смерти. И на Гревской площади состоялись казни! Начиналось какое-то брожение. Франция, казалось, зашевелилась изнутри. Людовик XVI сожалел о мерах, предпринятых от его имени, и просил о помиловании для тех, «кого лишь увлекли в общий поток». Он поддержал Тюрго во всем. Но на памятнике Генриху IV неизвестная рука зачеркнула слово Resurrexit.

Когда церемония коронации была назначена на 11 июня 1775 года, эти беспорядки едва успели подавить. Вдоль всего маршрута королевского кортежа стояли войска. Обеспечением безопасности занимались Виравольта и Сартин. Графа де Брогли также пригласили на церемонию, как кавалера ордена Святого Духа; он должен был принять участие в шествии послезавтра. В начале июня он получил изящное приглашение, написанное рукой самого монарха. Отовсюду люди направлялись в Реймс. К счастью, несмотря на трагические потрясения начала года, народ продолжал ощущать единство с королем и собирался отметить с ним таинство миропомазания, которое принесет стране благословение.

Вначале предполагалось короновать в соборе одновременное Людовиком и Марию Антуанетту. Но эта церемония настолько нарушила бы французские традиции, что в конце концов от нее отказались. Королевы не ассоциировались с властью: теоретически они даже не обязаны были присутствовать на коронации. Впрочем, Людовик XIII, Людовик XIV и Людовик XV были коронованы до женитьбы.

Мария Антуанетта будет наблюдать за церемонией коронации с трибуны.

Критика ее образа жизни не ослабевала. С января балы организовывались все чаще. Изготовление одежды, репетиции кадрили в костюмах XVI века, в домино, в нарядах шутов, индейцев или тирольцев множили счета. Интендант Папийон де ла Ферте рвал на себе волосы. Мария Антуанетта распоряжалась организацией развлечений, никого не слушая Он ложилась все позднее, после бессонной ночи посещая утреннюю мессу, и наконец валилась с ног, при этом иногда нарушая протокольную рутину своего монаршего супруга. В довершение всего создавалось впечатление, что она пренебрегает мужем. У нее был узкий круг доверенных лиц: барон де Безенваль и графиня де Брионн, граф д'Артуа, господин и госпожа де Гемене, принцесса де Ламбаль, а также, все чаще, графиня де Полиньяк, не считая смазливых юношей Лозена и Эстерхази. Чтобы подразнить старый двор, она создала целую партию его противников. Старорежимные дамы и господа быстро поняли, что эта миниатюрная австриячка, окруженная золотой молодежью, не станет им союзницей. Мария Антуанетта насмехалась над этикетом, клеймила высокие воротнички и увядших великосветских дам. В этом дерзком смехе, вырывавшемся из алого, но все же габсбургского ротика, было что-то слишком самоуверенное.

Уже несколько месяцев подряд не иссякал поток эпиграмм и пересудов. В этой какофонии угроза, которую представлял собой Баснописец, могла показаться несущественной, так как иногда сложно было отличить обычные дерзости, направленные против власти, от организованных подрывных действий. Реальное значение того и другого могло быть совершенно разным. Королева также была в центре этих сплетен, которые она старалась воспринимать с юмором. Ей всегда приписывали сапфическую любовь к принцессе деЛамбаль и многочисленные подвиги на ниве адюльтера. Но появилась и новая информация: в ее лесбийских играх отныне принимала участие модистка Роза Бертен.

Несмотря ни на что, королева ликовала. Под влиянием свое узкого круга она рассчитывала, воспользовавшись коронацией, добиться возвращения к делам своего фаворита, герцога де Шуазеля. Первая беседа на эту тему с королем не принесла желанных результатов. Но в экстазе после коронации, возможно, Людовик станет более сговорчивым. Тем временем королева окончательно разделалась с д'Эгийоном, представлявшим собой одно из главных препятствий возвращению Шуазеля. 30 мая, во время так называемого смотра королевского ведомства она жестоко опустила шторку своей кареты в тот момент, когда д'Эгийон подходил с приветствием. Вынудив его подать в отставку, она одержала над ним первую победу; только что она одержала и вторую, добившись его пожизненной ссылки в провинцию Ажне. А окончательным ударом стало то, что герцог не сможет участвовать в церемонии коронации. Что касается Морпа, тот объявил королю, что предпочитает на период церемоний удалиться в тихий уголок Поншартрена. Таким образом, д'Эгийон уезжал на юг, Морпа сидел притаившись, а в Реймс направлялся Шуазель!

Теперь Мария Антуанетта даже приписывала себе талант политика; тем не менее, она не оправдывала надежд, возлагаемых на нее ее матерью и ее опекуном во Франции, австрийским послом Мерси-Аржанто, которые мечтали о том, чтобы она стала влиятельной советницей. Обладая болезненным самолюбием, она не имела ни способностей, ни интереса к политическим махинациям. Но она снова погрузилась в мелкие расчеты, думая, что ее маневры вполне удались. Отвлекшись от своих мыслей, с радужной улыбкой на лице, она подавала руку приветствовавшим ее людям. Весело били колокола церквей. Сегодня ею восхищались. Почести будут оказывать ей и завтра, и послезавтра, и во все остальные дни. Вот в чем заключалась коронация для королевы: быть в центре торжеств и обожания. Как она была счастлива. Продолжая улыбаться, она приветствовала толпу.