Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

– Вы совершенно правы. Сейчас такое и представить себе невозможно, – убежденно сказала Алиса.

Они помолчали. Потом Алиса спросила:

– А вы знаете что-нибудь конкретное о давних контактах польских евреев с Египтом?

– К сожалению, почти ничего. Знаю, что, когда Васко да Гама обогнул в 1498 году Африку и добрался до Индии, к нему на корабль явился говоривший по-итальянски человек, который представился послом правителя Гоа. Он рассказал, что он еврей, родился в Познани, но из-за преследований уехал с родителями из Польши и перебрался сперва в Палестину, потом в Александрию, а затем в Индию. Васко да Гама, обрадовавшись, что нашел наконец знатока восточных стран, взял его с собой в Лиссабон, где этот польский еврей принял христианство. Он стал советником короля Мануэла I и совершил еще много путешествий – добрался, в частности, до Бразилии.

А в 1583 году в Египет приехал Миколай Кшиштоф Радзивилл, по прозвищу Сиротка. Он посетил Каир, Мемфис и, вероятно, был первым поляком, поднявшимся на пирамиду Хеопса. В своем путешествии он тоже повстречал польского еврея, состоявшего на службе у местных властей. В своих знаменитых записках Радзивилл вспоминает, что, когда в нильском порту в Булаке он при таможенном досмотре заговорил с товарищами по-польски, еврей, начальствовавший над таможенниками, велел своим подчиненным немедленно отойти от поляков и представился их земляком из Хелма. Обратите внимание: первый польский вельможа добирается до Каира, когда уже подходит к концу шестнадцатый век. Впрочем, Сиротка – человек исключительный, он хочет все разузнать, везде побывать, а возвращаясь на родину, он даже берет с собой мумию. Совершенно не понимаю, почему Словацкий так над ним издевается в «Прелиминариях перегринации».

– А как выглядели польские контакты с Египтом после этого? – спросила Алиса.

– В следующем веке, несмотря на возросшую набожность поездки в Палестину почти прекратились; польские паломники отправлялись теперь в Ченстохову или во всевозможные кальварии, [25]рассыпанные по всей стране, в крайнем случае – в Рим. Так что сюда добирались, пожалуй, только те поляки которых брали в неволю во время турецких войн и перепродавали дальше.

Сердце у Алисы забилось сильнее: она вспомнила, что писал дядя про Абадию Моисея Сецеха, который якобы спас Польшу от раздела.

– Это очень интересно! – сказала она. – А вы знаете какие-нибудь подробности о польских пленниках?

– Не особо много. На турецких галерах служили тысячи поляков, но домой вернулась только горстка. Некоторые из них больше тридцати лет провели прикованными к веслам. Из числа проданных в Египет – пленных часто продавали затем, чтобы не возвращать их на родину при подписании очередного польско-турецкого договора, – в историю вошел Марек Якимовский, галерник на одном из кораблей губернатора Дамьетты и Розетты. Он поднял бунт, завладел кораблем; несмотря на погоню, сумел доплыть до Неаполя и освободил двести двадцать христиан. Его мужеством восхищалась вся Европа. Другим галерникам везло меньше… Но, конечно же, не все пленники попадали на галеры. Войцеха Бобровского татары захватили около 1625 года еще мальчиком и продали на султанский двор. Там он принял ислам, а двадцать лет спустя, причем как раз в Египте, получил свободу – в награду за выдающиеся научные достижения. Он владел восемнадцатью языками, переводил произведения выдающихся европейских ученых на турецкий язык, а турецкие книги – на европейские языки. Составил турецко-латинский словарь, перевел на турецкий Библию и, вероятно, был первым европейцем, посетившим Мекку. У него была обширная переписка с английскими учеными, поскольку те – протестанты – терпимее относились к тому, что он стал исповедовать Аллаха. Есть вероятность, что другие поляки тоже принимали ислам, получали свободу и со временем достигали в Египте больших или меньших должностей, но они не оставили о себе никаких свидетельств и не общались со своими семьями на родине. Этому трудно удивляться, ведь такой «отуречившийся» мог ожидать от фанатически настроенных соотечественников только глубочайшего презрения. А может, они сообщали своим близким, что здоровы и живут хорошо, но те жгли письма, а их содержанием ни с кем не делились? Этого, к сожалению, мы никогда не узнаем.

«Так что есть все же шанс, что Абадия Моисей Сецех в самом деле существовал, – подумала Алиса, – а дядя нашел где-то сообщение о его судьбе!» И если даже он не сыграл в истории Польши такой выдающейся роли, которая, по мнению дяди, была ему суждена, может, в действительности он оказался в неволе и был продан в Египет, где со временем получил свободу и достиг высоких чинов? Но если – как утверждал дядя – такое множество ее предков контактировали с Египтом, старику должно было попасться хотя бы упоминание о роде Сецехов. Она решила спросить его об этом прямо.

– Это все очень увлекательно, – сказала она. – А вы когда-нибудь слышали о связях с Египтом моей семьи – Сецехов? Хоть что-нибудь?

Меленьский надолго задумался.

– Нет, – сказал он наконец. – Хотя…

– Да? – откликнулась Алиса с надеждой.

– Вы читали роман Юлиана Урсына Немцевича «Два пана Сецеха»?

– Нет, – ответила она с удивлением. – Даже не слышала о такой книге.

– Она представляет собой выдержки из дневников, которые вели со столетним промежутком два шляхтича с одной и той же фамилией – Сецех. Автор якобы нашел их в старом поместье, О Египте там нет ни слова, но мне думается, что кузен второго из авторов дневника, некто Эдмунд Сецех, который офранцузился и очень слабо говорит по-польски, ~ это фигура, образцом для которой послужил граф Ян Потоцкий, автор «Рукописи, найденной в Сарагосе». Хотя после возвращения на родину Эдмунд Сецех нанимает учителя родной речи и даже делает успехи, Немцевич с сожалением замечает: «Но вечно будет пробиваться иностранщина, никогда уж ему не бывать ни хорошим оратором в Сейме, ни писателем с чистым слогом!» Это явный намек на Потоцкого, который – получив образование за границей, – несмотря на свой патриотизм и все добрые намерения, именно из-за слабого владения польским языком не сыграл сколько-нибудь значительной роли в качестве депутата в Четырехлетнем Сейме. И писал он тоже по-французски, а не по-польски. Так что можно сказать, что Эдмунд Сецех и Ян Потоцкий – в известном смысле одно и то же лицо. А Потоцкий был в Египте в 1784 году и оставил путевые заметки в виде писем, адресованных матери; они были изданы в Париже в 1788 году под названием «Voyage en Turquie et en Egypte». [26]Немцевич не только знал Потоцкого, но и анонимно перевел его заметки; перевод вышел в Варшаве спустя всего год после парижского издания. Хотя я сомневаюсь, чтобы вас интересовали подобные связи с Египтом. А что вам самой известно об этом?