Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Золото

Два друга уселись напротив хозяина столика, и тот без промедления заказал два больших кувшина вина.

— Кем работаем, чем зарабатываем? — поинтересовался Ма Жун, когда прислужник удалился.

— Я По Кай, управляющий делами Е Пена, судовладельца, — ответил человек и, осушив единым духом свою чарку, добавил с гордостью: — Но, кроме того, я известный поэт.

— Кто бы спорил, а мы не станем, коль за выпивку платите вы, — великодушно согласился Ма Жун.

Он ухватил кувшин, запрокинул голову и неторопливо вылил половину содержимого себе в глотку. Цзяо Дай последовал его примеру. По Кай наблюдал за этим действом с нескрываемым интересом.

— Великолепно! — одобрил он. — В этом своеобычном заведении, как правило, пользуются чарками, но я полагаю, что ваша метода исполнена живительной простоты.

Ма Жун удовлетворенно выдохнул, утер губы и ответил:

— Этак мы пьем, только когда сил нет как хочется.

По Кай вновь наполнил свою чарку и сказал:

— Поведайте мне что-нибудь интересное! Ведь вы, бродяги, всегда в пути, и жизнь ваша должна быть богата событиями.

— Мы бродяги? — возмутился Ма Жун. — Протрите глаза, дружище, и придержите язык. Мы должностные лица, служащие управы!

По Кай выгнул свои и без того выгнутые брови. Он кликнул прислужника: «Еще кувшин вина, да побольше!» — и только потом продолжил:

— Согласен, согласен: вы оба — люди нового судьи, прибывшего к нам сегодня. Но, должно быть, нанял он вас совсем недавно, ибо в глазах ваших нет еще того самодовольства, каковое отличает мелких служащих.

— Вы знали прежнего судью? — спросил Цзяо Дай. — Говорят, он тоже был немного поэт.

— Самую малость, — ответил По Кай. — Я, видите ли, здесь совсем недавно. — Вдруг он брякнул кубком о стол и возопил в восторге: — Вот она, последняя строка! Я нашел ее! — И, торжествующе глядя на двух друзей, пояснил: — Этой строкой завершается моя большая поэма, воспевающая луну. Я прочту ее вам!

— Нет! — вскричал Ма Жун в ужасе.

— В таком случае, хотите, я могу ее спеть, — предложил По Кай с надеждой. — У меня, знаете ли, довольно приятный голос, и другим посетителям тоже должно понравиться.

— Не-ет! — возопили хором Ма Жун и Цзяо Дай.

Но, заметив обиду в глазах собеседника, Цзяо Дай добавил:

— Простите, но поэзию мы не перевариваем ни под каким соусом.

— Какая жалость! — вздохнул По Кай. — Но, может быть, вы исповедуете учение Будды?

— Он что, нарывается на ссору? — шепнул Ма Жун Цзяо Даю.

— Он просто пьян, — отмахнулся тот и обратился к По Каю: — Скажите, а вы сами — буддист?

— Самый ревностный приверженец, — отвечал По Кай чопорно. — Я регулярно посещаю Храм Белого Облака. Настоятель там — святой человек, а предстоятель Хой-пен пишет наипрекраснейшие проповеди. Вот на днях…

— Послушайте, — прервал его Цзяо Дай, — мы что, больше пить не будем?

По Кай взглянул на него с укоризной. Потом, глубоко вздохнув, поднялся и кротко молвил:

— Если уж пить, так с девочками.

— Да что вы говорите! — загорелся Ма Жун. — И вы знаете такое место?

— Знает ли конь свою конюшню? — фыркнул По Кай.

Он заплатил по счету, и они вышли.

Мгла все еще висела над городом. По Кай привел их к задней стене питейного заведения, выходящей на канал, и свистнул в три пальца. Фонарь, стоящий на носу маленького челнока, выплыл из тумана.

По Кай сошел в лодку первым и приказал гребцу:

— На корабль!

— Эй! — закричал Ма Жун. — Вы вроде что-то говорили насчет девочек, или я ослышался?

— Само собой, само собой! — беспечно откликнулся По Кай. — Милости просим. — И, обратившись к лодочнику, добавил: — Дуй напрямик, господа торопятся.

Он устроился под низким тростниковым навесом, Ма Жун и Цзяо Дай присели рядом на корточках. Челнок скользил в тумане; слышались только всплески весла.

Спустя какое-то время и этот звук прекратился; наступила полная тишина. Лодочник погасил фонарь. Челнок бесшумно плыл по течению.

Ма Жун положил тяжелую руку на плечо По Кая.

— Если это ловушка, — сказал он небрежно, — я сверну вам шею.

— Какая ерунда! — рассердился По Кай.

Брякнуло железо, и челнок двинулся дальше, заплескало весло.

— Мы прошли под восточной стеной, — объяснил По Кай. — Тут в решетке пролом. Но сообщать об этом вашему начальнику вовсе не обязательно!

Скоро перед ними воздвиглись темные борта больших барок, стоящих в ряд.

— На вторую, как всегда, — приказал По Кай лодочнику.

Челнок причалил к сходням, По Кай кинул лодочнику пару медяков и поднялся на борт, вслед за ним — Ма Жун с Цзяо Даем.

Проложив путь среди множества столиков и скамеечек для ног, беспорядочно разбросанных по всей палубе, По Кай постучал в дверь каюты. Некая толстомясая особа в черном, весьма неопрятном шелковом платье явилась на стук. Она ухмыльнулась, показав ряд черных зубов.

— Здрасьте-пожалуйте, это опять вы, господин По Кай! Милости просим.

Они спустились по крутой деревянной лестнице и оказались в обширной каюте, тускло освещенной двумя цветными фонарями, свисавшими с поперечных балок.

Гости уселись за большой стол, занимавший чуть ли не все помещение. Толстомясая хлопнула в ладоши, и тут же явился прислужник — коротышка со злобной физиономией, — в руках у него был поднос, уставленный кувшинами.

Пригубив свою чарку, По Кай спросил:

— А где же мой лучший друг и сподвижник Ким Сон?

— Он еще не прибыл, — отвечала хозяйка. — Но я-то уж позабочусь, чтобы вы не скучали!

Она подала знак прислужнику. Тот распахнул дверь в переборке, и оттуда выплыли четыре девицы, облаченные в тонкие летние платья. По Кай бурно приветствовал их.

Усадив двух из них по бокам от себя, он подмигнул Ма Жуну и Цзяо Даю.

— Эти две — мои! — И тут же поспешил добавить: — Нет, нет, вовсе не для того, о чем вы подумали, но только для вящей уверенности, что чарка моя всегда будет наполнена.

Ма Жун пригласил пышку с довольно приятным круглым личиком; Цзяо Дай завел разговор с четвертой. Она показалась ему настоящей красавицей, но была как будто не в духе и уста раскрывала, только чтобы ответить на вопросы: зовут ее Ю-су, она кореянка. По-китайски она говорила довольно правильно.

— Корея — очень красивая страна, — молвил Цзяо Дай, приобнявши ее за талию. — Я там воевал.

Девушка оттолкнула его и окинула презрительным взглядом.

Сообразив, что свалял дурака, Цзяо Дай попытался загладить оплошность.

— Корейцы — превосходные воины, и дрались они до конца, мы же взяли числом.

Девушка отвернулась.

— Ты что, девка, говорить да улыбаться разучилась? — набросилась на нее хозяйка.

— Оставьте меня в покое, — растягивая слова, проговорила Ю-су. — Гость не жалуется, не так ли?

Вскочив, хозяйка зашипела: