Валерио Манфреди - Оракул мертвых

Караманлис подошел к водительской двери «мерседеса», держа в руке зажженный фонарик, и попытался открыть дверь, но застыл удивленно и рассерженно: внутри никого не было, автомобиль оказался пуст.

— Это невозможно, — сказал он, — я его видел! Я его видел, и вы его тоже видели.

— Да, капитан, — кивнул один из агентов, подходя поближе. — Мы тоже его видели.

Караманлис сделал шаг назад, он словно все еще слышал издевательский голос, заставивший его похолодеть в хижине на горе Перистери:

— Что вы здесь делаете, капитан Караманлис?

Он яростно воскликнул:

— Здесь наверняка какая-то ловушка. Осмотрите внизу, быстро.

Один из агентов лег на землю и стал осматривать днище автомобиля.

— Вы правы, капитан, — сказал он через некоторое время. — Под пассажирским сиденьем выдвижной пол, а ниже находится канализационный люк.

— Оттащите ее в сторону, — приказал Караманлис.

Машину перенесли на несколько метров вперед, и капитан в сопровождении двух человек спустился в люк. Мирей наблюдала за происходящим, время от времени оборачиваясь, проверяя, не идет ли кто-нибудь с другой стороны. Она услышала приглушенный голос Караманлиса:

— За мной, скорее, я слышу шум шагов!

Было холодно, и руки Мирей окоченели, но при этом она чувствовала, как пот струится по ее телу. Она пыталась представить себе происходящее под землей, где сейчас находился владелец черного «мерседеса». Быть может, преследователи уже настигли его, и он, задыхаясь, растерянно мечется под мокрыми сводами канализации, среди зловонных ручьев нечистот, а вокруг кишат отвратительные крысы.

— Караульте у других люков поблизости! — приказал офицер, оставшийся возле машины. — Он не должен сбежать.

Ари закончил обход и сел смотреть телевизор. В вечерних новостях вспоминали о событиях, лично пережитых им десять лет назад, передавали сцены атаки армии на Политехнический, видны были струи слезоточивого газа, слышался скрежет гусениц танков, крики в мегафон, показывали офицера полиции, стрелявшего перед собой на уровне человеческого роста. Но голос комментатора перекрывал собой трагедию прошлого, лишал ее актуальности, преподнося как историю, помещая ее среди воспоминаний минувшего.

Старик Ари почему-то нервничал, его охватило необыкновенное волнение. Он время от времени вставал и подходил к окну. На улице стояла кромешная тьма, шел дождь. На стекле отражались искаженные картинки из телевизора. В дверь позвонили, он пошел открывать.

— Кто там?

— Я Мишель Шарье. Вы меня помните, Ари?

Ари попятился в изумлении.

— О да, — сказал он через мгновение, поборов удивление. — О да, помню, мой мальчик, заходи, не стой под дождем, садись.

Он выключил телевизор, пошел к шкафу, достал оттуда бутылку и два стаканчика. На Мишеле был серый плащ, ветер растрепал волосы. Он сел и торопливым жестом привел себя в порядок.

— Любишь «Метаксу»?

— Ты не удивлен, видя меня?

— В моем возрасте уже ничему не удивляешься.

— Но ты не так уж стар. Тебе еще и семидесяти нет.

— У меня такое ощущение, будто мне уже все сто. Я устал, мальчик мой, устал. Но скажи мне, чем я обязан столь приятному сюрпризу?

Мишель смущался, словно стыдился чего-то.

— Ари, мне трудно подобрать слова… Мы не виделись с тех самых пор, как расстались в ту ужасную ночь.

— Да. Мы больше не виделись.

— И ты не хочешь знать почему?

— Судя по тому, как ты спрашиваешь, речь идет о печальной истории, которую трудно рассказывать. Ты не должен давать мне объяснения, мальчик мой. Я всего лишь старый сторож, пенсионер, явившийся окончить свои дни в этом спокойном уголке. Ты не должен ничего мне объяснять.

Он смотрел на Мишеля ясным и спокойным взглядом. Молодой человек какое-то мгновение молчал, отпивая свой бренди, а старик перебирал в пальцах комболои из чистого янтаря, и бусины сухо щелкали одна о другую.

— Меня схватила полиция, Ари…

— Прошу тебя, я не хочу…

— Меня заставили говорить.

— К чему мне это? Все давно прошло, все кончено…

— Нет. Это неправда. Клаудио Сетти еще жив, я уверен в этом… И ты наверняка о нем что-то знаешь… Кажется, его видели недавно в здешних местах… Разве не так?

Ари встал и пошел к окну. Из деревни доносились еле слышная мелодия флейты и пение. Он вперил взгляд во тьму.

— У Тассоса кто-то играет… Красивая музыка, слышишь? Красивая песня.

Звук теперь перерос в песню без аккомпанемента и без слов, и Ари тоже стал подпевать вполголоса фальцетом, следуя далеким нотам.

Мишель вздрогнул.

— Это его песня. Это он поет где-то неподалеку в эту ночь, чтобы заставить меня умирать от тревоги. — Он резко встал, пошел к двери и распахнул ее. — Где ты? — прокричал он. — Ты больше не хочешь петь вместе со мной? Где ты?

Ари положил ему руку на плечо:

— Дождь идет. Ты весь промокнешь, заходи в дом.

Мишель сглотнул слезы, подступавшие к глазам, и обернулся к старику:

— Ари, ради Бога, выслушай меня. Мы с Норманом вернулись в Грецию после стольких лет, когда нам уже все удалось забыть, потому что нам напомнили о золотом сосуде, помнишь? О золотом сосуде, который ты привез в Афины в ту ночь. Именно так нас заманили в эту страну спустя столько времени. Сосуд с тех пор пропал. Только ты мог его забрать, значит, ты должен знать, зачем нас завели сюда, сначала на Пелопоннес, а потом в Эпир — целым рядом посланий, следов… Ты — единственная связь с тем проклятым предметом, который ты нам показал. Ты доставил его в Афины, и ты его увез… Ари, это Клаудио вызвал нас сюда, не так ли? Ари, ты любил нас, ты знаешь, мы были всего лишь детьми… О Боже мой, почему в ту ночь нам выпала такая судьба?

Старик долго смотрел на него со смиренным сочувствием.

— Все мы отмечены судьбой, мальчик мой. Трудно ее избежать, когда приходит время.

— Ари, ради Бога, если Клаудио жив, устрой так, чтобы мы с ним поговорили, Боже… Устрой так, чтобы мы с ним поговорили…

Ари, погруженный в себя, казалось, прислушивался к далекой музыке.

— О, мальчик мой… Я не знаю, жив он или мертв, но уверен — нет больше языка, на котором ты мог бы с ним поговорить и который он бы воспринял… Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь?

Музыка теперь звучала еще более приглушенно, смешиваясь с шумом дождя, еще дальше, быть может, еще прекраснее и пронзительнее, иногда совсем умолкая и пропадая из-за порывов западного ветра.

— Ари, сделай, как я тебя прошу, ради Бога! Заклинаю тебя!

Ари перебирал между пальцев бусины комболои. Когда он снова заговорил, взгляд его сделался пристальным и проникновенным.

— Уезжай, сынок. Ради Бога, возвращайся домой и забудь обо всем. Уезжай подальше… подальше. У тебя еще есть время.

— Я не могу. Скажи, где его искать.