Светлана Гончаренко - Уйти красиво и с деньгами

– Где Ваня? – повторила вопрос Лиза.

– Ты опять за свое, упрямая? Вот чем ты отличаешься от Зоськи! Эх, закрыть бы мне «Викторию» в мае, и не встретила бы ты этого никчемного мальчишку. Помню, помню ваши качели! И беседку! Недосмотрел я за тобой. Тот огонь, что должен был зажечь я, вспыхнул от случайной искры. Но не все потеряно – нас ждет сегодня волшебная ночь…

– Бросьте болтать, говорите правду!

– Хорошо, моя Бетти, только уговор: не кричать, не скандалить, – весело прошептал Игнатий Феликсович. – Ты же не хочешь, чтоб я начал стрелять? Тогда знай: твой белокурый друг лежит сейчас в моей квартире, и у него прострелена грудь. Он будет отныне молчать – стреляю я метко. Пришлось это сделать: он был чересчур назойлив. Найдут его нескоро. Я заплатил за квартиру намного вперед и велел неделю не делать уборки. А вход у меня отдельный.

Лиза закрыла глаза. Оранжевый свет свечи и черные тени поплыли невесть в какую бездну. Бездна даже не была черна – она не имела ни цвета, ни глубины, ни смысла. Но она была все! За тридевять земель, в другом веке, лил дождь. Он с размаху бросался на стекла и стекал потоками вниз – так же, как свет и темнота лились и где-то пропадали. Дождь шел очень давно, когда Лиза была еще в своей комнате, у шкафа, в белом платье, надетом на голое тело…

– Девочка моя, тебе нехорошо? – кинулся к Лизе встревоженный Игнатий Феликсович.

От мысли, что он сейчас к ней прикоснется, Лиза вздрогнула и вытянула руки перед собой:

– Не беспокойтесь! Я в себе.

– Где графин с водой? – озаботился Игнатий Феликсович. – Ах да, он у вас в гостиной… Бетти, возьми себя в руки, дыши глубже. Вот так! И не упрямься – никого, кроме меня, у тебя больше нет на свете!

Лиза покачала головой:

– Вас все равно отправят на каторгу. Ведь это случилось у вас на квартире!

– Не бойся за меня, – осклабился Пианович. – Скоро мы будем за границей, там нас никому не достать. А главное, твой несчастный воздыхатель лежит сейчас на ковре в луже крови с револьвером в руке. Он застрелился! Сам!

– Врете! Ваш револьвер с вами, я видела.

– Глупышка Бетти! Неужели ты думаешь, что у меня всего один револьвер? Нет! Все сделано чисто, не придерешься. Ты сама сказала, что я король, и потому…

Тихий свист с улицы прервал его речь. Оказывается, мир за окном еще существовал! Свист смолк, какой-то тупой и влажный звук последовал за ним. Звук неживой и неприятный.

– Адам! – всполошился Игнатий Феликсович и бросился к окну.

Он двинул шпингалет, чтобы выглянуть наружу. Тут же створки, будто живые, дернулись в его руках и со звоном распахнулись. Пианович попятился. Он едва удержался на ногах. Холодный вихрь ворвался в комнату, мигом обежал все углы, и Ваня Рянгин ввалился вместе с ним – мокрый, грязный, с перекошенным левым плечом и марлевыми завязками, которые торчали из распахнутого ворота.

– Где Адам? – повторил Игнатий Феликсович, не веря своим глазам. – Чертов щенок, ты же подох!

– Лиза, я нашел твое письмо, я пришел! Что он тебе сделал? Что с тобой? – кинулся Ваня к оцепеневшей Лизе.

Своими зоркими глазами он сразу заметил и чересчур легкое белое платье, и растрепанные Лизины волосы, и баррикаду у двери. Он видел одну Лизу и совсем не глядел на Пиановича.

А зря! Пианович уже пришел в себя. Когда Ваня появился в комнате, адвокат уронил револьвер на пол. Теперь Игнатий Феликсович, не спуская с Вани глаз, медленно клонился вниз и тянул руку к своему оружию. В последнюю минуту, когда белая рука, мерцая яшмой, уже почти коснулась пола, Ваня изо всех сил пнул револьвер. Весело покрутившись на ковре, тот скользнул под стол.

– Ты отсюда не уйдешь, мерзавец, – сказал Ваня Пиановичу.

Игнатий Феликсович, кирпично-румяный, все еще изогнувшийся над полом, выдавил из себя презрительную усмешку:

– Ты? Вы невежливы, юноша. Сразу виден варнак. Бетти – нежной, дивной Бетти – тебе не видать. Она уже моя. Сегодня, здесь, она дала мне свидание. Она моя любовница, глупец!

– Он врет, – подала слабый голос Лиза.

– Я знаю, – сказал Ваня. – Он всегда врет, но больше не будет. Он сам станет варнаком и загремит кандалами.

– Не дождешься!

Игнатий Феликсович быстро засунул руку куда-то под мышку, в глубину своего элегантного жилета, и молниеносно наставил на Ваню револьвер – почти такой же, как тот, который ускакал под стол, только чуть поменьше.

– Бетти, ты думала, у меня только два револьвера? – засмеялся он. – Ладно, повторим самоубийство здесь, в комнате известной городской красавицы, которая отвергла ухаживания неудачливого поклонника, и тот…

Игнатий Феликсович потерял всего несколько секунд, но любовь к красивым жестам и фразам стоила ему успеха. Не дождавшись конца тирады, Ваня ударил адвоката по руке. Третий из револьверов бриллиантового короля кувыркнулся перед носом хозяина и упал на пол. Злой, разъяренный Игнатий Феликсович кинулся на Ваню, сшиб его с ног, и оба они покатились по полу, давя друг друга.

От ужаса и отчаяния Лиза не могла сдвинуться с места. Прижавшись к шкафу, она взирала с высоты своего роста на сплетение тел на полу. Игнатий Феликсович, тяжелый, сильный, бешеный, вполне мог бы одолеть Ваню с его растрепавшейся марлевой повязкой. Но Ваня, пусть и раненый, был гибок, длиннорук и в отчаянии. Поэтому даже не драка, а страшное и нелепое объятие длилось целую вечность – так, во всяком случае, показалось Лизе.

Вдруг упал задетый чьей-то ногой стул. Загремела и рухнула пустая этажерка, книги из которой пошли на Лизину баррикаду. Внизу в доме забегали, послышался женский крик. Пианович, выкатив нечеловечески круглый глаз с розовым белком, изо всех сил выворачивал раненое Ванино плечо. На Ваниной рубашке, и без того мокрой, быстро ширилось красное пятно. Однако здоровой рукой Ваня, обхватив шею врага, медленно и страшно двигал ее куда-то вбок. Ничего кошмарнее этого Лиза в жизни не видела!

– Лиза, беги, – чужим беззвучным голосом сказал Ваня, неподвижно глядя на багровую шею Пиановича, которую давила не только Ванина рука, но и край щегольского крахмального воротника (Пианович всегда славился безупречным бельем).

Снова, как когда-то под бузиной, Лиза раздумывать не стала. Она вскочила на подоконник, протянула руки в темноту. Мокрый, липкий, не такой послушный, как всегда, но знакомый ствол в виде французского S принял ее. Лиза скользнула вниз, цепляясь за ветки. Платье трещало, пальцы не слушались. Кое-как добралась до земли и спрыгнула в черную мокрую траву. К ее плечам и спине прилипли тонкое платье и расплетенная коса. Все стало ледяным и насквозь мокрым в один миг.

Сделав два шага, Лиза упала: она наткнулась на что-то большое и мягкое. Это был Адам Генсерский. Он лежал лицом вниз. Из-под него, как колючее крыло нетопыря, торчал поломанный, изуродованный зонтик, которым он, очевидно, защищался.