Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

— Детям рабочих необходимо тоже, что и дочке заводчика Матвеева. И эта дочка, пренебрегая своим долгом, позорит семью. Мне противна твоя лень, равнодушие и снисходительное одолжение. Собирать деньги в помощь всякому сброду, ты считаешь делом полезным, а учить детей тебе скучно?!

— Да, — запальчиво ответила дочка, — скучно. Вам с Надин весело, а мне скучно.

Если бы не отчаянная тоска в Ольгином голосе, скандал был бы неминуем.

Не давая мужу вставить слово, Надин проворковала:

— Вам? Мне? У нас опять приступ ревности? Опять наша девочка сомневается, любят ли ее? Не знаю, как Паша, а я тебя, моя маленькая, обожаю. Ты у меня самая красивая, самая умная, самая милая на свете. Утром я разглядывала твои детские фотографии и, представь себе, плакала от умиления. Ты такая бусинка, лапочка, крошечка. Глазки кругленькие, губки бантиком, щечки, как яблочки. Красотуля. Лапуля. Люлечка.

Ольга вскочила, возмущенно вскричала:

— Ты издеваешься надо мной! Это невыносимо!

Павел ухватил дочь за руку, притянул к себе, усадил на колени, обнял, смиряя сопротивление, стал баюкать, как маленькую.

— Глупая, моя девочка. Глупая, глупая…

— Конечно, Надин умная, хорошая. А я дура подлая и ленивая. Тебе противна моя лень.

Надин, тесня Ольгу, тоже устроилась у Матвеева на коленях. Тоже обняла Ольгу.

— Глупая, глупая…

– Тебе противна моя лень, равнодушие, одолжение. Я позорю семью…

— Знаешь, как я тебя люблю? — в розовое ушко зашептал Павел. — Больше жизни, больше смерти. Больше всего на свете. Я за тебя всю кровь по капельке отдал бы. Любую муку вынес. Любой грех на душу принял.

— …глупая девчонка. Знает, что тетка в ней души не чает, боготворит, чуть не молится, а туда же…сцены закатывает…

— Я вам не нужна, я лишняя…

— Ты — мое солнышко, моя радость.

— Совершенно верно, солнышко и радость.

— Папенька, — Ольга в последний раз шмыгнула носом, — раз ты меня любишь, давай выгоним Надин. — Племянница смотрела на тетушку с ласковым вызовом. Шутила. — Это из-за нее я такая противная.

— Я тебе выгоню, нахалка, — щелчок по носу завершил выяснение отношений.

— Правда, папа, Надин совсем не так хороша, как кажется на первый взгляд. Она — жадина. Не желает отдавать мне свою парижскую шляпу.

— Даже не проси, — возмутилась Надин. — Шляпа от Поля Пуаре за пятьсот франков! Такой нет даже у губернаторши!

— Вот видишь, — пригорюнилась Оля. — Говорила «солнышко, радость», а сама шляпу жалеет.

— А давайте, девочки, в Ниццу махнем, — рассмеялся Матвеев, — или в Париж за шляпами, а?

Надин бросила короткий острый взгляд на Олю. На лице у той разливалось сомнение.

— Ты у меня барышня на выданье. Хватит скромничать, — продолжал Павел, — пора наряжаться. Мало ли что пятьсот франков! Мало ли что Пуаре! Нам все по карману! Мы Матвеевы или кто?!

«Матвеевы или кто» с удивлением уставились друг на друга. Павел не был скуп, однако деньги тратил только на необходимое. Он содержал дом и семью без излишеств, презирал и ненавидел мотовство. Ехать в Париж за шляпами «девочкам» было предложено впервые в жизни.

— Зачем нам в Европу? — подозрительно спросила Надин. В последнее время на заводе крутилось множество иностранных промышленников и банкиров. Пару раз муж затевал туманные беседы о красотах Швейцарии. К чему бы это?

— Да, папенька, зачем нам в Европу? — вторым номером вступила Ольга.

— Просто так… — заюлил глава семейства. — Прогуляемся, проветримся, себя покажем, людей посмотрим.

— Кого, вернее что, мы будем смотреть? Признавайся!

Сопровождаемое тяжким вздохом, последовало чистосердечное признание.

— Я перевел наш капитал в Швейцарию. Приобрел в Берне дом и веду переговоры о покупке завода.

— И ты молчал! — ахнула Надин.

— Папа! Ты ведь патриот! — укорила дочка.

— Патриот, — согласился Матвеев. — Но полагаю, нашим деньгам в швейцарском банке будет спокойнее.

— У тебя есть основания для беспокойства? — Надин едва пришла в себя от потрясения. Павел распорядился не только собственными, но и по доверенности ее личными, доставшимися в наследство средствами. Умирая папенька, побеспокоился, чтобы дочка-революционерка не спустила нажитый трудом и потом капитал на партийные нужды.

Не поднимая глаз на жену, Матвеев резко ответил:

— Я принял такое решение, когда узнал про обстоятельства гибели Егорушева.

Надин только головой покачала.

— Гибели? Не может быть.

— Тем ни менее. Николай Тимофеевич застраховался на сто тысяч рублей в пользу Румянцевой и был взорван динамитным снарядом в гостиничном номере. Он ворочал миллионами, поднимал русскую индустрию, а его лишили прав управлять собственным капиталом! — сдавленным голосом вел дальше Павел. — Он построил первый театр империи, а его в сумасшедшие определили, содержание, как кокотке выделили.

— Нет же, — возразила Ольга испуганно. — Дядя Коля умер от несчастного случая. В газете писали, что он угорел.

С Николаем Тимофеевичем Егорушевым Матвеев познакомился у Грушининых. «Ситцевый магнат» владел крупнейшими в стране текстильными мануфактурами и один из первых завел на фабриках новые порядки: восьмичасовые смены, высокие зарплаты, социальное обеспечение. Егорушев не только «баловал» рабочих, как считали многие, но призывал к этому других. Он публиковал в газетах крамольные статейки о связи производительности труда и уровня жизни, учил молодых предпринимателей по-новому вести бизнес. Он и Павла убедил стоить жилье рабочим, учить уму-разуму детвору, отвращать пролетариат от пьянства. Смерть Николая Тимофеевича стала для Матвеева настоящим ударом. Он считал Егорушева своим другом и учителем, и когда узнал истинные обстоятельства гибели Егорушева, пришел в неистовство и три дня был не в себе от ярости.

«Досточтимый, Павел Павлович, в память искренней дружбы вашей с Николаем Тимофеевичем, спешу пересказать, о чем судачат в городе, — написал Матвееву секретарь покойного. — Сначала то, что вам известно. Николай Тимофеевич по наущению своей любовницы — актрисы Светланы Румянцевой в последнее время жертвовал огромные суммы на различные мероприятия. Когда филантропия превзошла разумные пределы, семья потребовала психиатрической экспертизы. Заключение было отправлено в Опекунский Совет, который ограничил Николая Тимофеевича в правах и передал управление фабриками младшему брату, Антону Тимофеевичу Егорушеву. Однако тот, увлеченный прелестями мадемуазель Нинон Вакар, продолжил эстафету раздачи денег.

Теперь новости. Николай Тимофеевич после того, как родственники лишили его прав управлять им же созданным предприятием, перебрался из дому в гостиницу, где никого кроме госпожи Румянцевой не принимал. В один из визитов Светлана Ивановна уговорила Николая Тимофеевича подписать страховой полис в свою пользу. А через два дня после подписания документа Николай Тимофевич был мертв. По первоначальной далеко не убедительной версии — из-за нечаянно произошедшего динамитного взрыва. Однако сегодня следователь полагает, что взрыв устроили, дабы скрыть следы насилия…».