Саймон Ливек - Демон воздуха

— Так это был ты?! Ну теперь припоминаю! А как все странно, правда? Ты притащил тогда к нам эту исколотую и изрезанную жертву, а теперь вот мертвое тело точно в таком же состоянии обнаружено прямо перед домом твоего хозяина. Что же происходит? — Он прищурился, внимательно разглядывая меня, а я не сводил глаз с мертвого тела в паланкине.

— Понятия не имею, — медленно проговорил я. — Мне надо хорошенько поразмыслить.

Я все еще пребывал в раздумьях, когда молодой жрец ушел. Потом у меня зашипел и погас факел, и я продолжал размышлять над случившимся уже в темноте.

Я просто не мог пойти к себе в конуру и ждать, пока за мной пришлют. Мне необходимо было вырваться из когтей главного министра. Но как? Я должен как можно быстрее найти этих колдунов и привести их к Монтесуме, да так, чтобы меня не поймал на этом мой хозяин. Тогда я бы отдался на милость императора, и, если он соблаговолил бы, то смог остаться в живых.

Так что мне оставалось одно — выследить этих колдунов. Я соображал лихорадочно — даже взмок, — и тут до меня наконец дошло, как действовать. Я понял и как поймать убийцу человека, найденного нами в канале, и как выяснить, почему на его теле обнаружилось мое имя.

Сам мертвец был половиной послания, а вот второй его половиной являлось мое имя. Либо послание предназначалось мне — я, правда, никак не мог его истолковать, — либо оно было обо мне. Но в любом случае, как я заключил, мне необходимо ответить на него. Я должен дать ответ, и убийца сам придет за мной.

Убийца приведет меня к этим колдунам. Омовенный раб Сияющего Света подвергся столь же жестоким истязаниям, как и мертвец, находившийся сейчас перед моими глазами. Это означало, что оба они побывали в руках одного и того же человека. Омовенный раб оказался одним из тех, за кем охотились мой хозяин и император, к их же числу, стало быть, принадлежал и утопленник, выуженный из канала. И его чудовищная худоба скорее всего объяснялась тем, что его держали в темнице впроголодь.

С другой стороны, Сияющий Свет, даже будь он убийцей, вряд ли мог послать мне эту мрачную «весточку», так как не принадлежал к малому кругу людей, знающих мое полное имя. Но он мог действовать с кем-нибудь сообща. Тот омовенный раб был своеобразным посланием, а тело в канале служило напоминанием.

Тогда же я утратил всякую веру в историю об изгнании Сияющего Света. Я не догадывался, искренне ли верила его мать в то, что говорила, но я решил в любом случае рассказать ей правду.

У меня не хватало времени наведываться к каждому, кто знал точную дату моего рождения, — пусть их и было немного. Да и о чем расспрашивать их — нескольких старых жрецов да моих родственников? И разве признались бы они в чем-то мне, неудачнику и изгою, опозорившему собственную семью?

Я решил лучше найти торговца и через него добраться до убийцы.

Я смотрел на мертвое тело, чьи очертания теперь были уже различимы благодаря забрезжившему на улице свету. Я снова и снова разглядывал его раны и содрогался при мысли о том, какой опасности могу себя подвергнуть, пытаясь устроить западню человеку, способному на такое.

— Я не знаю, кто ты, — неожиданно для себя проговорил я вслух. — Но у нас с тобой есть что-то общее. Обещаю тебе: я поймаю нашего врага!

Шуршание метлы, донесшееся с улицы, и запах костерка возвестили мне, что солнце начало свое восхождение.

Когда я выскользнул из комнатушки под лестницей, небо еще не растеряло густой темной синевы. Где-то в доме наверняка уже пекли лепешки. От этой мысли я почувствовал голод и поймал себя на том, что вожу носом по воздуху. Конечно же, я уловил какой-то дымок, хотя запах казался странным. Помимо обычного аромата кукурузного толокна, чувствовался еще какой-то едкий привкус, которого я не мог распознать.

Я вспомнил, что мне нужно поскорее уносить отсюда ноги да постараться как можно быстрее добраться до дома торговца. Но мне сначала хотелось заглянуть в каморку к старику, и если Кролик еще воевал со своим взбунтовавшимся кишечником, то я смог бы прошмыгнуть в нашу комнату на глазах у метущих двор женщин, а потом и вовсе удрать на улицу.

Осторожно заглянув во двор, я обнаружил, что не все так просто.

Двор никто не мел, а ведь эту работу полагалось делать до рассвета. Я глянул на небо, подумав было, не ошибся ли я со временем, но убедился, что это не так. Такое впечатление, будто женщинам не велели подметать сегодня утром.

Запах дыма ощущался здесь отчетливее. Он ударил мне в нос, и я чуть не чихнул.

Посреди двора на корточках сидел Кролик. Он находился спиною ко мне, поэтому я затруднялся определить его состояние. Кролик был не один — рядом с ним, широко расставив ноги, стоял какой-то человек с огромной деревяшкой в руках и смотрел на нашу со стариком дверь.

Прошмыгнуть мимо них не представлялось никакой возможности. Но я еще некоторое время колебался, после чего решил уйти потихоньку. Мне, конечно, было интересно, почему они там и что это за деревяшка.

Я уже отвернулся, как вдруг понял, на что они оба так увлеченно смотрят. Из-за нашей со стариком двери вырывались клубы дыма.

Не раздумывая я бросился во двор и заорал:

— Эй вы! Там же человек! Давайте вытащим его!

Старый раб уже давно не ходил. Без посторонней помощи он не смог бы выбраться оттуда и сгорел бы заживо или задохнулся.

Я бежал к двери и кричал:

— Ну вы, давайте же, шевелитесь! Чего застыли?

Но оба будто не слышали меня. Они пялились на соседнюю дверь, из-за которой теперь тоже вырывался дым. Я буквально набросился на них, и только тогда они меня заметили. Кролик неуклюже попытался встать на ноги, второй человек резко обернулся.

— Ну ты! — заорал он.

В этот момент клубы дыма окутал и их обоих. Ослабленный стариковым зельем, Кролик беспомощно корчился на коленях, а его приятель зашелся в сухом кашле. Потом дым добрался и до меня, резанув по глазам и забив горло. Задыхаясь, я прохрипел:

— Подожгли, сволочи!

Сквозь слезы я заметил, как приятель Кролика метнулся в мою сторону. Он тоже ничего не видел в дыму, но голос мой узнал.

— Что ты здесь делаешь? — заорал он.

Это был слуга хозяина, а предмет в его руках оказался деревянной колодкой, какие надевают на неблагонадежных рабов на невольничьем рынке.

Ухватив одной рукой колодку, он потянулся ко мне. Я лягнул его. Тогда он откинул деревяшку и бросился на меня, но я проворно увернулся, попутно пнув его еще раз. Он упал.

Я подхватил с земли колодку. Тяжелая и неудобная, она никак не подходила для оружия, но это было все, чем мы оба располагали. Когда слуга попытался подняться на ноги, я со всей силы огрел его этой деревяшкой по голове. Он беззвучно упал лицом в землю.