Марк Миллз - Офицер по вопросам информации

— Может, я присоединюсь к вам.

— Уверен, тебя с удовольствием примут.

— Не чувствую энтузиазма.

— Это потому, что я огорчен.

— Я позвоню тебе позже, когда ты будешь свободнее.

— Да, сделай это.

Эллиот пошел через двор, но остановился и повернулся.

— Не позволяй им наваливаться на себя! — крикнул он. — Как говаривал мой дедушка: «В мире гораздо больше лошадиных задниц, чем лошадей».

Первым делом по возвращении в информационный отдел Макс подтянул к себе один из телефонных аппаратов. Покрутив ручку, он попросил оператора соединить его с 90-м военным госпиталем в Мтарфе.

Фредди еще не вернулся. Машина, скорее всего, застряла из-за налета на Та-Куали.

Он положил трубку и стал просматривать бумаги, которые Мария стопками разложила на столе в порядке важности.

Не было никакого смысла даже пробовать разобраться в них. Он был слишком рассеян, его мысли все время возвращались к событиям последних часов, переходя от предательства Айрис к той жестокой критике, которой он подвергся в кабинете вице-губернатора, и к обещанию Эллиота дать ему какие-то ответы.

Лишь спустя некоторое время ему удалось навести порядок в мыслях. Воспоминания о состоявшейся встрече, полной фальшивых нот, — и наконец он понял, в чем дело. Скорее всего, они узнали об интересе Макса к тем смертям от Айрис, но никоим образом не могли знать о наплечном шевроне. И если дело обстояло таким образом, то кто были эти два таинственных человека и что они делали на встрече? От них отчетливо несло военной разведкой — вряд ли такие типы занимаются подобными делами, разве что знали, что на кону стоит гораздо больше, чем пара местных девушек, которые погибли при обстоятельствах, которые могли — или не могли — оказаться подозрительными.

В то же время полковник Гиффорд был неподдельно потрясен, когда увидел наплечный шеврон. Его лицо выдало все, что он думает о печальных последствиях этого открытия.

Так что происходит? Полковник Гиффорд был в полном неведении в то время, как остальные знали гораздо больше, чем показывали? И при чем тут Эллиот? Он в том или другом лагере? Или где-то посередине?

Вопросы продолжали множиться, и только Макс начал думать, что ему стоило бы принять предложение Эллиота к жареной рыбе, бургундскому и откровенному разговору, как вой сирен оповестил, что налет закончен.

Он выбрался на крышу, где выкурил сигарету, наблюдая, как медленно рассеивается под порывами ветра густой покров дыма, висящий над Та-Куали.

Внизу во дворе сердитый отец Билокка старательно пытался выстроить в шеренгу компанию мальчишек, не замечая, что стоило ему повернуться спиной, как они строили рожи и делали оскорбительные жесты.

— Все в порядке, сэр?

Макс не заметил, как к нему присоединился Пембертон.

— Все прекрасно. Просто превосходно. Закурите?

Пембертон взял сигарету, и Макс прикурил ее для него.

— Я слышал, что Розамунда привела в порядок трубы.

— Она в самом деле это сделала. У меня даже имеется собственная ванна, хотя в трубах нет воды.

Розамунда нашла его в какой-то берлоге в Сент-Джулиане, где он жил с Копналлами. Их восемнадцатилетняя дочь Элизабет, бледное и симпатичное создание, склонная неудержимо краснеть, работала в военно-морском шифровальном департаменте в форте Сент-Анджело. Макс считал, что ее возбужденное состояние объясняется тем, что Пембертон жил с ней под одной крышей. Должно быть, та же мысль пришла в голову и Розамунде.

— Как Элизабет?

— Она прекрасная пианистка.

Все это звучало в стиле Джейн Остин: дочь касается клавиш слоновой кости ради симпатичного гостя. У Розамунды явно было что-то на уме, но пока он не мог понять, что именно.

— Я сделал это для еженедельного бюллетеня.

Макс взял лист машинописного текста.

— Быстро справились.

— Да, так получилось.

Он был неподдельно озабочен, когда Макс проглядывал текст.

— Размер подходящий. Я дам вам знать.

Решив заняться чем-то толковым, Макс стал читать, едва только Пембертон исчез за дверью.

Он пробежал текст дважды, желая найти в нем ошибку — что-нибудь, где-нибудь. Интонация была выбрана правильно, уверенная и смелая, но не триумфальная. Пембертон не обыгрывал героизм ребят из Манчестера, что стояли у пушек — это было ясно само по себе, — скорее он представлял молодых артиллеристов шахтерами в угольной шахте, которые медленно, но неудержимо пробивались к победе. Метафора с шахтами была гениальной находкой. В ней были отзвуки и опасности, и тяжелой работы, и коллективного труда, и в ней было воплощено воспоминание о людях, которые ежедневно исчезали с лица земли. Тема позволяла внести и юмористическую нотку. На Мальте не было угольных шахт. Эта деталь ускользнула от внимания итальянцев, которые в начале конфликта гордо объявили, что Королевская авиация уничтожила мальтийские угольные шахты, что вызвало бурное веселье по всему острову.

Пембертон сработал не просто хорошо, а больше чем хорошо. Статья была просто отличной. Но почему же она оставила его равнодушным? Несколько часов назад он сбежал бы вниз, чтобы поздравить автора.

Пембертон заслужил дружеский шлепок по спине и публикацию в бюллетене, но Макс-то знал, для чего все это делается: в массы пошла очередная ложь. Они отнюдь не были одной дружной семьей, стоящей против общего врага. Опыт, пережитый им в доме Кассаров, сделал это совершенно очевидным для него.

Он вспомнил то, что Чарлз Хедли, его бывший босс и учитель, объяснил ему вскоре после его появления в информационном отделе:

— Ты знаешь, что самое главное в нашей работе, старина? Я объясню тебе, это очень просто. Ложь может дважды обежать вокруг света, пока правда едва успеет натянуть сапоги.

Наверное, сейчас в этих словах правды было не больше, чем тогда, но Макс сразу же поймал себя на том, что занят главным вопросом: сила лжи — нечто, чем восхищаются и что лелеют.

Насколько больше гнева обрушили бы на него те скорбящие женщины у Кассаров, знай они всю правду о смерти Кармелы? Он предугадывал ответ: они были бы не так разгневаны.

Благодаря Лилиан он уже достаточно хорошо знал мальтийцев, чтобы утверждать: они проявили к нему уважение за честность. Они с древности были умными людьми.

Они видели, как цивилизации приходили на остров, который был их домом, и исчезали, а они по-прежнему оставались на нем — с их странным юмором, с их примитивным образом жизни и пылающим огнем веры. Может, их хозяева заслуживали чуть больше доверия, чуть больше уважения.

Макс понимал, куда сейчас направится, и знал причину, почему это сделает. Он был оскорблен, унижен и подвергнут угрозе военного суда, даже шантажу. Более чем что-либо другое, его разозлил шантаж. Использовать его дружбу с Лилиан, чтобы заставить подчиниться, было предельно низко.