Сюзанна ГРЕГОРИ - Нечестивый союз

– И к чему мы пришли в результате? – вопросил Майкл, которого все эти рассуждения явно начали утомлять. – Монах, лежащий перед нами, не был убит и не умер естественной смертью. Замечательный вывод, ничего не скажешь. Противоречит всем требованиям логики и здравого смысла.

– Полностью с тобой согласен, – пожал плечами Бартоломью. – И все же повторю еще раз – любой телесный недуг, равно как и насилие, оставляет на теле очевидные следы. А здесь их нет.

– Что же мы скажем канцлеру? – спросил Майкл.

Бартоломью закинул голову и устремил рассеянный взор в потолок.

– Мы сообщим ему все, что нам удалось выяснить, – ответил он. – Скажем, что человек этот, скорее всего, бродячий монах. Что у него, судя по всему, был немалый опыт по части взламывания замков. Что умер он от неизвестных причин. И, наконец, мы поделимся с канцлером нашим предположением, согласно которому в башне побывал кто-то еще.

– Боюсь, де Ветерсет будет не слишком удовлетворен таким докладом, – изрек Майкл. – Как, впрочем, и епископ.

– А что ты предлагаешь, Майкл? Ввести их обоих в заблуждение? – спросил Бартоломью, изрядно утомленный затянувшимися словопрениями. Прикрыв глаза, он перебирал в уме различные болезни, при которых кожа приобретает желтовато-бледный оттенок.

– Разумеется, мы не будем никого вводить в заблуждение! – с досадой возразил Майкл. – Но нам следует найти убедительное объяснение тому, что здесь произошло!

– Пока что это невозможно, – заявил Бартоломью.

Он устремил сердитый взгляд на Майкла, который в задумчивости грыз ноготь большого пальца. Неожиданно это зрелище навело Бартоломью на новую мысль. Вскочив со скамьи, он приблизился к трупу, наклонился и стал рассматривать крошечный порез на большом пальце покойника. Порез мало чем отличался от обыкновенной царапины; тем не менее это было повреждение кожи. Опустив мертвую руку на пол, Бартоломью задумчиво взглянул на сундук. У него появилась ясная догадка, что именно деревянный ящик послужил причиной смерти. Бартоломью поднялся, дабы осмотреть замки.

Прежде всего он занялся замком, висевшим посередине. Взяв его в руку, он заметил крошечное лезвие, размерами не превосходившее ноготь на его мизинце. Бартоломью достал хирургический нож и осторожно надавил на лезвие. Оно сразу же скользнуло внутрь замка. Стоило убрать нож, и оно выскочило вновь.

Майкл, с любопытством наблюдавший за манипуляциями товарища, протянул руку, чтобы коснуться лезвия.

– Нет! – вскричал Бартоломью и поспешно отвел руку Майкла. – Не трогай эту штуковину ни в коем случае! Полагаю, замок снабжен весьма надежным устройством защиты от взлома, – пояснил он. – Судя по всему, лезвие отравлено.

Канцлер не отводил исполненного ужаса взгляда от замка, который лежал на столе. Крошечное лезвие, покрытое смертельным ядом, высунулось, точно жало змеи.

– Настоящий итальянский замок, – прошептал де Ветерсет.

Взяв в руку перо, он отодвинул замок подальше, словно опасаясь, что тот может наброситься на него. Затем переглянулся с клерком, стоявшим у него за спиной.

– Вы знали о его свойствах? – осведомился Бартоломью. – Знали, что он способен причинить смерть?

Майкл предостерегающе ткнул друга в бок. Глава университета мог счесть подобный вопрос недопустимой дерзостью.

– Разумеется, я ничего не знал! – возмутился де Ветерсет, вышагивавший взад-вперед по комнате. Вид у него был ошеломленный, а взгляд, устремленный на замок, по-прежнему полон ужаса и отвращения. – Я сам множество раз отпирал этот проклятый замок!

Мысль о смертельной опасности, на волосок от которой он находился, так поразила канцлера, что лицо его залила бледность.

– Мастер де Ветерсет, вы уверены, что с тех пор, как вы его в последний раз отпирали, он не был подменен? – спросил Майкл.

Канцлер погрузился в задумчивость. Замок, лежавший на столе, неодолимо притягивал его взор.

– Я не могу утверждать с уверенностью, что это тот самый замок, – произнес, наконец, де Ветерсет. – Бесспорно, он такого же размера, такого же цвета и такой же формы – иными словами, выглядит в точности так же, как и прежний. И все же я не решился бы заявить под присягой, что замок не подменен. Возможно, именно его я отпирал не далее как вчера; возможно, нет. А вы что скажете, Гилберт?

– По-моему, тот же самый, – заявил клерк, нагнувшись над столом и рассматривая злополучную вещь.

– Ваше мнение, отец Катберт? – обратился Бартоломью к тучному священнику.

Отец Катберт беспомощно развел руками.

– Я священник этой церкви, а башня не имеет ко мне никакого отношения и принадлежит университету. К тому же я небольшой знаток по части замков, тем более отравленных.

– Кто еще имел дело с замком? – спросил Бартоломью.

– Вице-канцлер Эдвард Бакли – единственный человек, помимо меня, которому дозволено отпирать сундук. Даже Гилберт не имеет на это права, – сообщил де Ветерсет. – Что касается ключей, то, кроме меня, они есть лишь у одного человека – епископа. Он хранит их в Илийском соборе. В течение многих лет у нас не возникало надобности пользоваться его связкой.

– Таким образом, вы единственный, в чьем распоряжении находятся ключи, – уточнил Бартоломью. – Скажите, вы когда-нибудь передавали их своему заместителю или кому-нибудь из клерков?

Де Ветерсет потянул за плотную тесьму, висевшую у него на шее.

– Я всегда ношу ключи на груди, – сообщил он. – Снимаю я их лишь для того, чтобы вручить Бакли, который запирает и отпирает сундук в моем присутствии. Так что ключи постоянно у меня под присмотром. И я ни разу, слышите – ни разу не снял их за пределами комнаты, где стоит университетский сундук.

– Но, наверное, вы снимаете их, когда купаетесь? – спросил Бартоломью.

– Купаюсь? – переспросил канцлер, бросив на Бартоломью недоуменный взгляд. – Вы думаете, что я, подобно городской детворе, плескаюсь в реке?

– Нет-нет, я хотел спросить, снимаете ли вы ключи, когда принимаете ванну, – поправился Бартоломью.

– Для того чтобы погрузиться в ванну, необходимо снять с себя всю одежду, – сморщившись от отвращения, процедил канцлер. – Для человека, перешагнувшего пятидесятилетний рубеж, купание в ванне отнюдь не полезно.

Он вскинул руку, заранее отметая все возражения Бартоломью, который слыл убежденным поборником чистоты.

– Мне известны ваши достойные удивления идеи, доктор, однако я ни в коей мере не разделяю их. Не знаю, по какой причине мастер Кенингэм дозволяет вам насаждать столь странные представления среди студентов. Возможно, впрочем, для лечения простолюдинов ваши методы и пригодны. Как бы то ни было, применять их к себе я не собираюсь.

– Перед Господом все люди равны, господин канцлер, – произнес Бартоломью, неприятно пораженный тирадой де Ветерсета.