Николай Свечин - Пуля с Кавказа

– Дай я попробую зубами, – шёпотом предложил Таубе, но сверху послышался окрик часового:

– Плетей захотел, кяфир? Стоять молча! Иначе завяжем рты.

Они провели в холодной яме четыре долгих часа. Однажды Лыков крикнул караульному:

– Эй! Мне надо в уборную! Развяжи мне руки!

– Ха! – рассмеялся тот. – Потерпи ещё немного. В аду будет тебе уборная.

Наконец, им спустили лестницу, вытащили наверх и повели обратно к выходу из пещеры. Руки у Лыкова затекли; казалось, в пальцы ему насовали иголок. Пленников поставили к жарко пылающему костру. В огне, малиновая от нагрева, лежала кочерга.

Лемтюжников надел рукавицу, взял кочергу и подошёл к строю пленников.

– Охо-хо… Ты, значит, главный. Таубе. Барон! Не собачий хрен! Знаешь, почему я сорок пять лет назад перешёл к Шамилю? Из-за другого барона. Батальонный был наш командир, Меллер-Закомельский. Невзлюбил он меня, немчура! Заставил ходить пешком за фронтом полка [131]. Из-за того лишь, что в рот я этой гадине не смотрел! Ты мне за него и ответишь. Как барон за барона, хе-хе! Повесим тебя на твоём же флигель-адъютантском аксельбанте. Так… А ты Ильин. Горцев ненавидишь. Все они звери, по твоему… Вот и попал к зверям! Надеюсь, будешь не в претензии, как почуешь на себе все наши дикие фантазии! Дальше идём. Лыков. Иса сказал – ты больше всех наших перебил. Вот за то мы с тебя и начнём. Окажем такую честь. Ну? Заявки какие есть? Глаз тебе выжечь, или морду подпалить?

Лыкова стала бить мелкая дрожь, которую он, как ни старался, не мог унять. Положение было безвыходным. Десяток вооружённых до зубов абреков столпились вокруг беззащитных пленников, предвкушая удовольствие увидеть их муки. Среди разбойников выделялся толстый кряжистый мужчина лет пятидесяти, в нарядной жёлтой чухе [132], с дорогим кинжалом, висевшем на поясе с серебряными насечками.

– Давай, гяур, покричи! – сказал он на добротном русском языке. – Малдай из Бахикли любит такие звуки – они ему, как музыка.

– Гази [133], а можно и мне потом пожечь кяфира? – вышел вперёд детина огромного роста, с покатыми могучими плечами и простым наивным лицом. – Никогда ещё не жёг – хочу попробовать.

– Только после сартипа и меня, Ифрит. Но их трое – и на тебя останется!

– Спасибо, Гази. Начну пока думать, какое место ему жечь, чтобы получилось больнее…

Лемтюжников заметил, что кочерга в его руке успела уже несколько остыть, и снова положил её в костёр. Затем вернулся к Лыкову и принялся буравить его маленькими, но удивительно злыми глазами.

– Ты можешь избавиться от мучений, если правдиво ответишь на мои вопросы. Тогда мы тебя просто убьём. А можешь и остаться в живых! Произнесёшь шахаду [134]– и станешь одним из нас. Аллаху нужны храбрые джигиты. Иса очень тебя хвалит. Только… тебе придётся лично кончить этих двух. Чтобы мы тебе поверили. Ну?

У Лыкова от ужаса и безысходности ныло в низу живота, в висках стучали молотки. Боясь выдать своё состояние противнику, он только молча отрицательно покачал головой. Более всего сыщика страшило – хватит ли у него сил выдержать пытку? Не сдастся ли он на глазах у товарищей?

– Отказываешься? Ха! Так это даже к лучшему – не лишаешь меня удовольствия! Посмотрим, что ты запоёшь через минуту. Я стану мучить тебя несколько недель, ежедневно. Если только Аллах не сжалится над тобой и не лишит разума. А когда устану, отдам Ифриту.

Лемтюжников вернулся к костру, вновь взял из огня кочергу. Раскалённая уже добела, она распространяла вокруг себя сильный жар. Старый дезертир плюнул на металл – в воздухе раздалось шипение.

– Самый раз. Начнём. Ифрит! Держи его ты – Лыков очень здоровый.

Великан зашёл Алексею за спину и схватил его так крепко, что тот не мог пошевелиться. Варенька, Павлука, Николка! Прощайте! Господи Боже, дай мне силы…

Вдруг в проходе появился высокий статный горец в скромной черкеске и сказал вполголоса на «балмаце»:

– Именем Аллаха милостивого, милосердного [135]… Останови пытку, сартип. Я забираю Лыкова.

Лемтюжников тут же отступил на шаг и опустил свою страшную кочергу.

– Что это значит, Аз-Захир? Ты полагаешь, что можно вот так вот придти ко мне, без приглашения, и отобрать моего пленника? Убирайся! Лыков умрёт, потому, что я так решил.

Алексей, не соображая ничего от волнения, глянул на вошедшего горца. Лицо его показалось сыщику знакомым. Через секунду он вспомнил: это был торговец сукнами, что встретился им мельком на тропе три дня назад. Что он тут делает? Теперь мирный торговец оказался вооружён до зубов, а голову его украшала шапочка с вышитой розой с тремя рядами зелёных лепестков.

– Лыков не умрёт. Ты мне его отдашь, потому, что это пожелание Сухраб-бека.

– А иди-ка ты к шайтану вместе со своим Сухраб-беком! – в ярости вскричал дезертир. – Гяур мой! Я никому его не отдам!

– Он не гяур. Лыков – ахль аль-китаб [136]. Братство Кадирия берёт его под свою защиту.

Лемтюжников в ярости подскочил к дервишу и взвизгнул, схватившись за кинжал:

– Никто в целом свете не смеет приказывать Языджи Али! Прочь отсюда, пока не порезали тебя на куски!

Абреки тоже возмущённо загудели и угрожающе обступили Аз-Захира со всех сторон. Сердце у Лыкова опять сжалось: он не знал, кто такой ахль аль-китаб, но ему почудилась надежда и теперь угасла.

Однако загадочный дервиш в шапке с зелёной розой не собирался ни пугаться, ни уходить прочь. Переждав крики, он ухмыльнулся и насмешливо, с угрозой и издёвкой спросил разбойников:

– Что такое? Вы собираетесь перечить Сухраб-беку? Мне не послышалось? Глупцы… Он только щёлкнет пальцем, и ваши кости пойдут на пропитание шакалам. Я, Аз-Захир, правая рука великого шейха, говорю вам: склоните голову. Покуда её не снесли наши шашки…

Суфий не хватался за оружие и не принимал устрашающих поз, но его тон был столь грозен, без рисовки, что абреки сразу же расступились.

– Развяжите пленника!

Малдай из Бахикли посмотрел на Лемтюжникова. Тот молча кивнул. Тогда главарь абреков подошёл к сыщику и сам разрезал ремень на его запястьях. Руки у Алексея сразу заломило, будто он обморозил их; сыщик принялся энергически разминать затёкшие пальцы.

– Пойдём, – сказал ему Аз-Захир.

– А они? – Лыков показал на своих товарищей.

Дервиш покачал головой:

– Только ты. Они не находятся под защитой братства Кадирия.

– Алексей, немедленно уходи, – быстро приказал Таубе.

– Прощайте, Алексей Николаевич, – добавил Ильин. – Помолитесь за нас.

Лыков и не верил своему нежданному счастью, и не решался бросить товарищей. Но ему не дали долго рассуждать: суфий взял сыщика под руку и вывел из пещеры наружу. У входа стояли две осёдланные лошади.

– Садись.

Как только они отъехали на десяток саженей, Лыков сказал, оборачиваясь к своему спасителю: