Присцилла Ройал - Печаль без конца

Он услышал, как насмешливый голос говорит ему: почему бы нет? Ведь ты, ты один виноват в том, что случилось. Если бы ты сказал своим солдатам, что я твоя жена, и взял меня жить к себе в палатку, разве убили бы они меня как распоследнюю шлюху-язычницу?

Это был ее голос, он узнал его, и звуки ранили его острее того кинжала, что торчал еще недавно в груди мертвеца.

Весь дрожа, он хотел крикнуть ей в ответ, оправдаться, но промолчал. А ведь мог бы — разве нет? — сказать, что отомстил за нее, что ее насильник и убийца расплатился за все, что совершил. Тогда она поняла бы, что он не так слаб и труслив, как она думает. Поняла бы и, быть может, вернулась в его объятья, согрела бы его душу и насовсем избавила его от этой страшной боли…

Он собрался с силами, поднялся на ноги. Все крутилось у него в голове, крутилось вокруг. На дрожащих ногах он сделал несколько шагов… туда, где мерцала свеча…

— Миледи!

Элинор слышала голос, зовущий ее, но не знала, звучит он во сне или наяву.

— Миледи, проснитесь, прошу вас!

Она открыла глаза. Свет факела в чьей-то руке резко ударил в лицо. Но она сразу успокоилась, узнав свою служанку Гиту.

— Что случилось?

— Брат Эндрю сказал, нужно вас разбудить. Он должен что-то сообщить вам.

Элинор отодвинула в сторону пригревшегося рядом кота, поднялась с постели. Ополоснув лицо холодной водой и быстро одевшись, она сказала:

— Идем, Гита, я готова принять его.

Она торопилась, но все же успела провести рукой по густой рыжей шерсти Артура и попросить у него прощения за то, что осмелилась нарушить его сон.

— На сестру Кристину напали, миледи, — услышала Элинор слова брата Эндрю, когда вышла к нему в комнату для приемов.

— И что… как она теперь?.. — растерянно спросила она, мода Бога, чтобы тот пощадил эту добросердечную женщину.

— Она будет жить. Сестра Анна говорит, что, когда ее нашли, сестра Кристина была без чувств. Однако никаких ранений нет. Только ссадины да царапины.

— Кто ее нашел и где?

— Об этом лучше знает брат Томас, миледи. Он прислал ко мне другого монаха, а сам находится сейчас вместе с сестрой Кристиной и сестрой Анной, чтобы охранять их на случай, если нападение повторится.

— Пойдемте туда, брат, немедленно. Гита, принеси факел!

Они шли по монастырским коридорам в молчании, чтобы не потревожить сон сестер и послушниц, а когда вышли во двор, говорить стало невозможно: разгулявшийся ветер заглушал слова.

Дождь усилился, и пламя факела в руках у Элинор сникло, а потом он и вовсе потух. Было очень холодно, но дрожь прохватывала ее не из-за дождя и ветра, а от мысли о том, что на их монастырь навалилось нечто страшное и ко всему еще непонятное, с чем самим не справиться, и тут уж без Ральфа и его помощников никак не обойтись. Да и помогут ли они?..

У входа в лазарет, под навесом, их ожидали Анна и Томас.

— Рассказывайте подробно, — сказала Элинор, стряхивая дождевые капли с одежды, — как самочувствие нашей дорогой сестры?

— Она пришла в себя, — не сразу ответила Анна, — только еще не может, или не хочет, ничего рассказывать.

— Так расскажите наконец, что вы знаете.

В некотором замешательстве Анна посмотрела на Томаса, тот на брата Эндрю, который одобряюще кивнул, и Томас начал говорить:

— В самый глухой час ночи меня отыскал человек по имени Уолтер, тот, кто называет себя слугой молодого Мориса, и попросил срочно найти сестру Анну, потому что в часовне произошло несчастье. Там лежит без чувств сестра Кристина… И потом он повел нас туда. Мы с предосторожностями вошли в часовню, потому что, кто знает, возможно, нападавший все еще скрывается там, и увидели…

Томас замолчал. Теперь уже он в смущении смотрел на Анну. И та продолжила:

— Там никого не было… Кроме сестры Кристины. Она лежала лицом вверх. Прямо на каменном полу. Без сознания… Извините, миледи, за подробности… Ноги у нее были раскинуты, одежда разорвана… Мы подумали… мы решили, что совершено насилие…

Сестра Кристина уже находилась в постели, где неподвижно лежала, тепло укрытая. Лицо у нее было бледное, как простыня, опухшее, с кровоподтеками и синяками. Губы покусаны. Но они слегка шевелились, произнося молитву. В руках, прижатых к груди, она держала большой деревянный крест.

Элинор опустилась рядом с ней на колени, положила свою руку на ее и присоединилась к молитве. Позади нее молились Анна и Томас. Под их коленями шуршали сухие лавандовые листья, положенные на пол, чтобы отгонять блох. У дверей стоял стражник, которого поставили там по распоряжению настоятельницы.

Тихий шепот, едва слышное шуршание — все настраивало на успокоение. Элинор надеялась, что оно вскоре придет, и тогда сестра Кристина будет в состоянии хоть что-то рассказать о происшедшем. А пока в молитву настоятельницы вторгались — как ни старалась она их отгонять — грешные, мирские мысли. Кто осмеливается нарушать определенный свыше порядок вещей?.. Убийство рядом с монастырем! Нападение и, не дай бог, насилие внутри его стен, в часовне! Чего ожидать дальше?.. Сестра Кристина еще так молода — поняла ли она и сможет ли объяснить, когда окончательно придет в себя, что с ней произошло?

Сестра Анна считает, что девственность Кристины не нарушена — быть может, именно потому, что та потеряла сознание при нападении на нее. Однако, судя по тому, в каком положении находилось ее тело и по разорванной одежде, можно, увы, с уверенностью сказать, что нападавший пытался совершить насилие. Возможно, ему помешали?

Но зачем ее так безжалостно избили? Почему пострадало только лицо? И откуда мог взяться у этого доброго и нежного существа такой жестокий враг?..

— …Миледи, как хорошо, что вы пришли…

Голос был почти детский — голос ребенка, впервые открывшего для себя, что в этом мире существует зло, и не понимающего, откуда и зачем оно взялось.

— Я хочу сотворить вместе с вами утреннюю молитву, сестра, — сказала Элинор, осуждая себя за эту незначительную ложь и надеясь, что наказание за нее свыше будет тоже незначительным. — Вижу у вас на груди крест из вашей кельи.

— Да, мне принесла его сестра Анна. Она все время была со мной, я помню.

— А помните вы, сестра, что с вами случилось? Откуда у вас эти следы на лице?

Глаза, которые сестра Кристина медленно повернула к Элинор, слегка затуманились, детское выражение из них исчезло. Зато на разбитых губах начала появляться ликующая улыбка. Однако долго там не удержалась: ее сменила гримаса боли.

— Чему вы улыбнулись, сестра? — спросила Элинор.

— Миледи, моя молитва была наконец услышана! Я хотела узреть — и вот я узрела: Он снизошел ко мне.