Андрей Баранов - Павел и Авель

– Да, дорогой друг, нас опять обошли – вот уже второй раз подряд! – Морозявкин был бестактен как всегда, – А ты как вижу смирился?

– Ну а что делать? Иногда обстоятельства сильнее людей… и спать охота… – граф под вечер обыкновенно бывал настроен философически.

– Опять одному? А где же тот решительный характер, где же тот мой дружок, который был так настырен… ну то есть настойчив и в бою и в любви и добивался всего, чего только успевал пожелать?

– Ах, Вольдемар, оставь, нам уже не двадцать лет, в самом деле. А ты опять как студиоз…

– Ну ничего, мы еще свое возьмем – дай только мне помолодеть окончательно. Кстати интересно, где же этот черный негодяй? Скорее бы у него выцарапать назад и секретную тетрадку, и мою молодость… – Морозявкин огляделся, пытаясь поудобнее устроиться на коротеньком диванчике, куда никак не влезали ноги, но тут вошедший приказчик на шведском попросил их следовать в комнаты, устраиваться на ночлег. По русски он добавил лишь «айда за мной!»

Вольдемар и граф Михайло устроились вдвоем в просторной комнате на огромной по тем временам пышной кровати. Скинув ботфорты и раздевшись они заснули быстро, прямо как в давнишние юные годы. Граф спал крепко и поэтому не слышал эротической возни в соседних помещениях. Их вещи были внизу, кони в стойле, словом все шло своим путем. Морозявкин и подавно лишь коснувшись ухом мягкой пуховой подушки тут же захрапел.

Однако они не были бы так спокойны, если бы догадывались, что их враг, враг государства российского, а может и всего человеческого рода, Черный барон был не так уж далеко от них. Дело в том, что так как Финляндия находилась в то время под сильным шведским влиянием, так и местные, да и российские масоны были под влиянием масонства шведского. И как раз в это время барон, ловко вывезший загадочную тетрадь пророка Авеля из холодной и противной России, знакомил с ее содержанием братию «вольных каменщиков», проживавшую в Стокгольме.

На совещании в городской ратуше, где днем заседал магистрат, ночью собирались совершенно другие люди. И эти люди в обстановке строгой секретности, при свете загадочно мерцавших свечей, разбирали каракули Василия, сына Васильева. Их интересовало все – и сколько времени еще осталось править нынешнему королусу свейскому, и сколько осталось жить царю российскому Павлу, то есть любопытство не знало никаких границ. Они интересовались даже такими подробностями, которые и знать-то неприлично. Словом дело шло. Черный Барон между делом посмотрел в хрустальный шар, на котором отражались наши спящие герои, полюбовался храпящим Морозявкиным и ворчащим графом, послушал как тоненько присвистывает носом Лиза – впрочем, мы не совсем уверены, был ли слышен свист – и мрачно усмехнулся.

Наутро граф Г. и Вольдемар как водится проснулись, потянулись и отправились умываться и одеваться, а также и завтракать. Стол им накрыли, причем шведский, но чувствовалось что далее злоупотреблять гостеприимством хозяев было уже никак невозможно. К завтраку вышла и Лизонька, раскрасневшаяся и довольная. Она мило щебетала, наливая себе сливки из фарфорового кувшинчика в расписную чашку саксонского стекла и намазывая хлеб свежайшим чухонским маслом. К счастью сам хозяин дома на завтраке не присутствовал – объявили, что герр Сердерхольм еще не изволил проснуться. Однако граф хотя и вполне наелся, но несколько возревновал.

– А позвольте спросить вас, сударыня, где вы изволили ночевать этой ночью? – поинтересовался он у мамзель Лесистратовой, нахмуря свои аристократические брови.

– То есть как это где? – удивилась Лизонька, кокетливо пожав плечами и всем видом выражая недоумение, – Вместе с вами, под одной крышей… вы разве не помните?

– Нет, хоть и под одной крышей, но к сожалению не вместе с нами! Мы бы запомнили, не так ли, друг Вольдемар? – граф покосился на Морозявкина, жующего гигантский кус белого хлеба, намазанного маслом и украшенного сыром, ветчиной, кусками рыбы и даже фруктами, что было необычно по зимней поре. Кус имел загадочное заморское название «сандвич». Приятель был слишком занят, чтобы ответить, и только энергично покивал головой и замычал, чуть не подавившись.

– Ну полно вам смущать бедную скромную девушку! Вы мне пока не супруг, и не амант, и не смеете делать замечаний… Под одной крышей – значит вместе… я должна блюсти свою девичью честь до замужества, так велит господь и приличия, но согласитесь, мне же надо на что-то жить, а казенное жалованье совсем маленькое, взяток же я как вы, мужчины, брать не умею… Вот и приходится соглашаться на коммерческие предложения! Торговля – выгодное и вполне законное дело, для блага государства… и отдельных его граждан. Но вы так мило ревнуете, что обещаю – в следующий раз мы обязательно переночуем вместе!

На этой фразе чуть не подавился уже сам граф Г., а Морозявкин, наконец доевший свой сандвич, сказал восторженное «Виват!», аналог более позднего «вау!».

– Вы составите нам компанию, сударыня, для прогулки по городу? – поинтересовался граф Михайло почти учтивым голосом, радуясь возможности перевести тему.

– О нет, сударь, у меня утром тут кое-какие дела. Да к тому же нам уже пора ехать! – Лиза была непреклонна.

– Ехать? Конечно Хельсингфорс – всего лишь скучная деревня, и мне тут уже надоело, никакого сравнения с Питером, но откуда нам знать куда ехать? Где может быть этот негодяй, черный-как-там-его-имя? Куда нам спешить? – граф был в некоторой растерянности. Он вообще не привык к тому, чтобы женщины ему так настойчиво перечили.

– Вот как раз сейчас я и намереваюсь выяснить – куда. Я должна сделать один визит, а затем мы поскачем… надеюсь лошадей хорошо накормили? – Лизонька вышла из комнаты, легонько покачивая бедрами, чего ранее приятели почему-то за ней не замечали. Проводив ее взглядом, граф и Морозявкин поспешили добить весь шведский стол, как царь Петр Великий шведов в полтавской баталии.

А мамзель Лесистратова, время от времени оглядываясь, как лисица, которая ищет свой пышный хвост, тем временем отправилась прямиком в неприметный домик на окраине, где жил русский посланник в Хельсингфорсе. Там она сказала лакею, что желает видеть Его Превосходительство и вскоре действительно была представлена посланнику, которому сказала несколько как будто бы ничего не значащих фраз о погоде, после каковых он расплылся в улыбке как кот на настойку валерианы. Немедля выдав Лизоньке запечатанный длинный конверт, посланник проводил ее в маленькую комнатку наверху, с балконом. Лесистратова шпилькой, которую она ловко вынула из волос, вскрыла письмо, сломав сургучную литую печать, и прочла текст, написанный мелким бисерным почерком. Затем она достала из деревянного шкапчика письменные принадлежности и, наклонив набок голову с аккуратным пробором и слегка высунув от усердия язык, в свою очередь написала на клочке бумаги секретное донесение.