Нэнси Бильо - Крест и корона

Я не сдержалась и громко всхлипнула. В другом конце комнаты снова заворочалась сестра Кристина. Наверное, я потревожила ее, а может быть, она просто, как и я, мучилась бессонницей. Две несчастные послушницы, ждущие наступления утра.

— Сестра Кристина, вы не больны? — прошептала я.

Она долго молчала — я уже решила, что она спит, — но наконец ответила:

— Нет, я просто думала. О Кристине.

— Вы размышляли о собственной судьбе? — не поняла я.

— Нет. О другой Кристине. Вряд ли родители назвали меня в ее честь, но я все равно часто думаю о ней, потому что мы носим одно и то же имя.

— Она была англичанкой?

— Нет, она родилась в Льеже много сотен лет назад. Я читала про нее в нашей библиотеке, когда готовилась к вступлению в орден. С тех пор я часто о ней думаю.

Мне стало любопытно, и я попросила:

— Расскажите.

— Она была младшей из трех сестер. Их родители умерли, и Кристина, совсем еще девочка, вынуждена была целыми днями стеречь стадо. Она оставалась одна и с утра до вечера, ухаживая за животными, думала о Боге. А потом заболела и умерла, и сестры положили ее тело в церкви. Во время заупокойной мессы Кристина вернулась к жизни и, как птица, воспарила к стропилам.

— Разве такое возможно?

— Господь явил чудо. Вот что Кристина рассказала сестрам, спустившись вниз. Сначала она попала в место, полное огня и мук; люди вокруг нее кричали от боли, и она испытывала к ним бесконечную жалость. После этого девочка оказалась в другом месте: там люди претерпевали еще б о льшие муки и невыносимые страдания. Потом Кристина прошла в тронный зал, где царили мир и спокойствие. Зал этот был такой прекрасный, и с ней там говорил сам Господь и все ей объяснил. Первое место было чистилищем. Второе — адом. А теперь она оказалась на Небесах. Бог предоставил Кристине возможность выбора. Она могла остаться с Ним или вернуться в мир смертных и выносить все их страдания в бессмертном теле, спасая тем самым из чистилища людей — тех, кого ей было так жалко. Кристина предпочла вернуться в свое тело. И с тех пор она сознательно шла на самую мучительную боль, какую только могла найти.

— Но она не чувствовала боли? — спросила я.

— Нет, она все чувствовала, сестра Джоанна. И еще как. Девочка заходила в горящие дома, залезала в раскаленные печи, где готовили хлеб, прыгала в котлы с кипящей водой. И Кристина все время испытывала страшную боль. Ее страдания были ужасны, но плоть при этом оставалась целой и невредимой. На коже ее не появлялись ни волдыри, ни раны.

Подумав немного, я сказала:

— Но лицезреть это, вероятно, было невыносимо.

— Да, для ее сестер это оказалось нелегко, и они связывали девочку веревками и даже цепями, чтобы защитить от самой себя. Они не понимали ее. — Сестра Кристина замолчала, а когда заговорила, речь ее стала медленной, тягучей, и я поняла, что она борется со сном. — Потом они поняли, что она святая. О Кристине узнали повсюду. Она стала… проповедницей… и… — Она замолчала, а потом я услышала ее тяжелое сопение.

Рассказав эту историю, сестра Кристина успокоилась, но на меня ее рассказ произвел противоположное действие. Какая страшная история! Мне потребовалось немало времени, чтобы уснуть, а потом я, казалось, забылась всего на несколько минут, и тут же звук первых колоколов позвал нас на лауды.

Я обратила внимание, что настоятельница присутствовала на лаудах, потом на службе первого часа, а вот на следующей она уже не появилась. Вероятно, ее допрашивали королевские уполномоченные. Я знала, что они не из тех, кто откладывает дело в долгий ящик.

На службе третьего часа я читала молитвы с таким неистовством, что некоторые сестры поворачивались в мою сторону. Но я чувствовала, что, ежедневно почитая Христа, помогаю укрепить монастырь. Кроме монастыря, другого дома у меня не было. Я просто не представляла себе, как смогу пережить уничтожение Дартфорда.

Когда служба третьего часа закончилась, я поспешила в южную галерею. Возможно, брату Эдмунду в лазарете требовалась помощь.

Я дошла до сада клуатра, когда привратник Грегори окликнул меня. Солнца на небе не было видно: поздней осенью выдается иной раз такое утро, которое словно бы светится смутными обещаниями. Листья с айвовых деревьев опали, но их ветви блестели. Казалось, деревья молили: согрей нас — и мы вернемся к нашей славе, позволь нам предотвратить зиму и смерть, которую несут холода.

— Сестра Джоанна! — прокричал Грегори с другой стороны сада. — Идемте со мной скорее!

Когда я подошла к нему, он сказал:

— Вас ждут в локуториуме.

Я отшатнулась от привратника, покачала головой:

— Я не жду никаких посетителей, вы ошиблись.

— Вас вызывают уполномоченные короля, — нетерпеливо пояснил он. — Хотят задать какие-то вопросы именно вам.

А ведь я предчувствовала это в своих обрывочных снах, в своем ночном отчаянии. Как я ни старалась остаться в стороне от расследования, не угодить в лапы людей, задающих вопросы, мне это не удалось.

Я последовала за Грегори к входу в парадную часть монастыря. Он отпер дверь и вошел первым, но секунду спустя я услышала, как из его уст вылетело проклятие. Грязные и уродливые слова, такие чуждые в монастыре, замерли в воздухе.

Грегори поспешил по коридору, ведущему в кабинет настоятельницы.

— Что вы делаете? — закричал он, обращаясь к двум чумазым мужчинам, выходящим из комнаты. Оттуда раздавались громкие голоса и еще какие-то звуки. В комнате находилось с полдюжины человек.

Люди короля не стали ждать формального решения о закрытии монастыря — они уже сегодня крушили кабинет настоятельницы.

— Лучше не суйся, — предупредил Грегори один из людей. — Мы исполняем приказ.

— Вы не можете вот так, по своей воле, взять и уничтожить монастырь! Существует определенная процедура закрытия! — воскликнула я.

— Мы работаем только в одной комнате, — сказал незнакомец. — Пока лишь в одной.

Издалека донесся мужской голос:

— Да веди же ее сюда, ты, идиот! — Вздрогнув, я поняла, что неизвестный мужчина обращается к нашему привратнику.

Покраснев от гнева, Грегори повел меня по длинному коридору в локуториум, находившийся на полпути к гостевым комнатам. Молодой человек с лицом сыщика грубо схватил меня за руку и втолкнул внутрь.

Я бывала в локуториуме и прежде. В первую неделю по возвращении в Дартфорд я проверила здесь каждый дюйм в поисках короны. А после этого осматривала помещение еще дважды. Но тщетно. Это была длинная комната с простой обстановкой: ряд стульев и стол с одной стороны и длинная деревянная скамья с другой. Здесь сестры Дартфорда могли встречаться с родными и близкими, которые приезжали к ним в гости. Монахини всегда садились на жесткую скамью, чтобы утвердиться в своем решении пренебрегать любыми удобствами. А гости рассаживались на стульях. Сегодня на скамье сидели два наших брата: брат Ричард с каменным лицом и брат Эдмунд, который выглядел еще более изможденным, чем вчера.