Нэнси Бильо - Крест и корона

— Он б-был в толпе, собравшейся на Смитфилде, и он… пришел мне на помощь. — Я запнулась. — Тут больше нечего сказать.

— Вы наверняка были знакомы и прежде?

— Нет, — твердо сказала я.

— И вы с тех пор не видели его?

Я должна была защитить тайну Джеффри. «Дева Мария, прости меня».

— Нет, ни разу.

Но Лейтон вовсе не собирался этим удовлетвориться.

— Брат Ричард и брат Эдмунд, — спросил он, — знает ли кто-нибудь из вас человека по имени Джеффри Сковилл? Насколько мне известно, он служит констеблем в Рочестере. Это недалеко отсюда.

«Вот теперь мне точно конец», — в ужасе подумала я.

Но брат Ричард совершенно спокойно сказал:

— Нет, сэр.

И брат Эдмунд тоже отрицательно покачал головой.

Леф с отвращением крякнул:

— Хватит, мы потеряли достаточно времени. Придется действовать иначе. Это принесет результат.

С этими словами Лейтон и Леф вышли из локуториума, оставив нас сидеть на длинной жесткой скамье.

Я почувствовала на себе разъяренный взгляд брата Ричарда, еще даже не повернувшись к нему.

— Вы хоть представляете, что наделали? — сказал он, скрежеща зубами. — Это лжесвидетельство может уничтожить вас. А заодно и нас обоих.

— А почему же вы сами солгали? — спросила я. Но он вылетел из комнаты, не удостоив меня ответом.

Я повернулась к брату Эдмунду и взмолилась:

— Позвольте мне все объяснить.

Брат Эдмунд тоже поднялся на ноги и уже начал двигаться к двери, в глазах его читались боль и замешательство.

— Я вас не осуждаю, — пробормотал он. — Мы все слабы и грешны.

Я в отчаянии схватила его за руку:

— Послушайте меня, брат, умоляю вас.

Он отстранился от меня.

— Я должен поспешить к сестре Винифред — я нужен ей.

С этими словами он вышел вслед за братом Ричардом.

Я осталась одна.

Ричард Лейтон и Томас Леф со всеми своими людьми покинули Дартфордский монастырь с заходом солнца. Я ожидала какого-то заявления на вечерне или всеобщего собрания в зале капитула. Вскоре нас должны были закрыть — сомнений в этом у меня не оставалось. Разгром, учиненный в кабинете настоятельницы, был только первым шагом.

Прекрасно понимая, что меня там не особо ждут, я все же перед последними молитвами решила пойти в лазарет. И еще с порога услышала мягкий, музыкальный голос сестры Винифред. Горячка ее прошла, а кашель уменьшился. Она сидела, разговаривая с братом Эдмундом, который растирал в ступке лечебные травы.

— Сестра Джоанна! — пропела она радостно. — Я с самого утра не видела вас. Вы знаете, я вскоре смогу покинуть лазарет.

Эдмунд не оторвался от своего занятия, словно и не заметил меня.

— Ваше выздоровление — настоящее чудо, — произнесла я искренне.

— Есть новости и получше, — сказала она. — Наш монастырь не закроют. Сюда только что заходила сестра Рейчел и сообщила это радостное известие.

Я была ошеломлена.

— Она не объяснила почему? — спросила я.

Ответил брат Эдмунд:

— Окончательное решение отложили до весны: как раз на это время изначально и был запланирован приезд королевских уполномоченных. Вот тогда они и вернутся.

Мое сердце облегченно вздрогнуло, когда брат Эдмунд заговорил со мной, но такое развитие событий сбило меня с толку. С какой стати уполномоченным ждать?

— В чем дело, сестра? — спросила меня Винифред. — У вас сегодня расстроенный вид. И у брата Эдмунда тоже. Чем я могу помочь?

Брат Эдмунд, ссутулившись, отвернулся от меня. В самой атмосфере лазарета ясно ощущалась напряженность.

Я нагнулась, чтобы поцеловать сестру Винифред в щеку, которая теперь была так же холодна, как и моя.

— Мне нужно в спальню — посмотреть, как там сестра Кристина, — тихо сказала я. — Дай вам Бог спокойной ночи.

Я помедлила, надеясь услышать что-нибудь от брата Эдмунда, но он хранил молчание. Я поспешила выйти — не хотела, чтобы сестра Винифред видела слезы, навернувшиеся мне на глаза.

На следующий день после утренней мессы я засунула в рукав плаща очередное письмо епископу Гардинеру и поднялась на холм к рощице.

Со вчерашнего дня сильно похолодало. Воздух был морозный, земля покрылась ледяной коркой. Зима неумолимо надвигалась. Теперь, когда листья со всех деревьев опали, лепрозорий был виден гораздо лучше, чем прежде. Но он больше не казался таким заброшенным. Почему-то в это холодное солнечное утро доживающие свой век стены приобретали некоторое достоинство.

Я сдвинула доску и опустила в тайник донесение. Оно было самым важным из всех. Епископ Гардинер должен знать, что уполномоченным известно о короне: они задавали конкретные вопросы и вели поиски в кабинете настоятельницы. Правда, пока все их усилия оказались тщетными, но весной эти люди собираются вернуться.

Я почти дошла до арки, когда услышала у себя за спиной треск, словно кто-то наступил на сухую ветку. Краем глаза я увидела быстро отпрыгнувшую тень.

В развалинах лепрозория прятался кто-то еще.

Я не вздрогнула, ничем не выдала себя и поднялась по склону назад к деревьям на вершине холма, будучи уверена, что в руинах скрывается тот самый человек, который по поручению епископа Гардинера забирает мои письма и переправляет их во Францию.

И сегодня я узнаю, кто это.

Я нашла удобное место для наблюдения — за самым высоким, толстым деревом. Оттуда я видела лепрозорий, тогда как меня в черном плаще разглядеть было невозможно.

Замерев в ожидании, я вдруг задалась вопросом. Обычно я отправляю свои послания в назначенный день, раз в две недели. Так откуда этому человеку известно, что очередное письмо я решила положить в тайник именно сегодня, сразу после посещения уполномоченных? Значит, он должен быть в курсе всех событий, происходящих в Дартфорде. Этим курьером не мог быть просто местный житель, которому платили за труды.

Снова заметив силуэт в развалинах лепрозория, я в волнении обхватила ствол дерева.

Сквозь окно с выбитыми стеклами я увидела мелькнувший вдали черный плащ, надетый на длиннополый белый хитон. Значит, либо монахиня, либо брат.

Мысли мои метались. Брат Ричард. Это наверняка он. Этот человек был приближенным епископа Гардинера, и, конечно, ему сообщили, с какой целью меня отправляют в Дартфорд. Я чувствовала, как он все время наступает мне на пятки в моих поисках с того самого дня, как мы приехали сюда.

И тут я увидела человека, который доставлял мои послания Гардинеру.

В дверях лепрозория с письмом в руке стоял брат Эдмунд.

Когда брат Эдмунд добрался до вершины холма, я вышла из-за дерева ему навстречу. У меня на языке вертелось немало слов, сердитых и недоуменных, но в конечном счете я смогла выдавить из себя лишь одно:

— Предатель!

Брат Эдмунд выбросил вперед руку, словно защищаясь от удара, отступил назад и чуть не свалился вниз с крутого склона, но все же сумел сохранить равновесие. Я увидела, что его лицо покрылось краской стыда.