Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Сахаров приятно удивился:

— Тот самый, что осенью зарубил старуху?

— Да, хотя я дела его не знаю. Мне известно лишь то, что в газетах писали. Но самая занимательная персона — некий Мишка. Одноногий его фамилии не знает, но хорошо описал приметы: высокий, крепкий мужик лет сорока, лицо смуглое, волосы курчавые, бородатый, крупные черты лица, глаза навыкате. Похож на гоголевского Собакевича.

— И что в нем интересного? — Сахаров подцепил на вилку шляпку белого гриба, вытянул водку, закусил.

— А то, что это — портрет лже-Кашицы!

— Вот как? Занятно!

— Осталось теперь допросить Тюкеля и поймать его приятеля. Но прежде придется ознакомиться с его делом и полицейским досье.

Сахаров поднял рюмку:

— За твои успехи, милый граф! — Наклонился к Соколову: — Последний раз вместе гуляем. Отправляюсь в одну из теплых стран, задание — наладить работу нелегалов.

Соколов положил приятелю руку на плечо:

— За доверие спасибо! И выбор сделан правильный: чиновников в министерстве — что блох в дворовой собаке. А толковый разведчик — национальное достояние.

— Пожелай мне, Аполлинарий Николаевич, успеха! А что касается темных страстей, то они часто доводят до беды человека. Как, к примеру, того же Тюкеля. По некоторым обстоятельствам я знаком с его делом. Тюкель убил старуху, которая была нашей платной осведомительницей. Тюкель — незаурядная и даже в чем-то симпатичная личность.

— Это который мошенник и карточный шулер? — спросил вернувшийся от соседнего столика и несколько захмелевший Мартынов. — Из Петербурга?

— Он самый. Вот мы гоняемся за преступниками, собственного здоровья и времени не жалеем. А случается, по воле рока злодей попадает в силки, словно сам Господь карает его. Тут я полностью с тобой согласен, Аполлинарий Николаевич. Рассказывать?

— Самым внимательным образом слушаем тебя, Евгений Вячеславович! — ободрил Соколов.

— Итак, года два назад этот Тюкель по третьей судимости за крупное мошенничество попал на каторгу. Прошлой весной бежал с уральских рудников, раздобыл надежный вид на жительство на фамилию Семененко и перебрался в Москву. Поначалу скрывался на какой-то «малине», а потом поселился в «Ницце», что у Никитских ворот. Полгода в Москве почти легально жил.

— Неужто карты бросил? — удивился Соколов.

— Ни в коем случае! С игрой он и на день не расставался. Да только нарвался на какого-то игрока, еще более искусного, да продулся вдребезги. Срок ему дали неделю — долг вернуть пятьсот рублей. У игроков с этим делом строго — или плати, или в петлю лезь. Выбор не очень богатый. Срок платежа подходит, а у этого Тюкеля в кармане — свист. Что делать? А тут, как на грех, ему случай вышел. Сидел он в трактире Борегара, а за его столиком какой-то пьяный мужик плачется, что за гроши золотой браслет дочери замужней заложил. Тюкель советует:

— Так ты, дурья башка, выкупи!

— Эх, милок, я к этой старухе три года с закладами ходил. И почти всегда аккуратно выкупал. А нынче купилок нет у меня и взять негде.

Мужик выпил еще, вдруг возьми да ляпни с пьяных глаз:

— Знаю, что делать! Заберусь ночью в окно, достану скрыню из-под кровати — сам видел, старуха туда заклады прячет — да заберу свой браслет. А другого ничего брать не буду.

Тут Тюкелю мысль шальная пришла: «Сделаю, пожалуй, такое вперед тебя!» И как бы между прочим спрашивает:

— А где эта бабка зловредная живет?

— Недалеко от Виндавского вокзала, где Крестовская застава. Старую ведьму Танькой Милютиной кличут, а по отцу — Александровна.

Расплатился Тюкель и пошел в ближайшее почтовое отделение — справки навести.

В почтовом отделении, как положено, лежит адресная книга «Вся Москва». Тюкель отыскал нужный адрес и решил оглядеться. Домишко одноэтажный, старинный, допожарный, вход с тихого двора, кругом ни души. Собственно говоря, это особенно соблазнило. Все выглядел, все продумал — мозги у мошенника хитрые.

И вот на другой день приперся с утра пораньше к старухе, будто под золотые часы хочет десять рублей взять. Часы Тюкель взял на поддержание у приятеля. Постучал в дверь. Милютина — бабка тертая, заподозрила что-то неладное, разговаривает через цепочку, гонит гостя: чеши, дескать, отселя, я деньги под заклад не даю и тебя видеть в глаза не желаю. Тогда Тюкель стал ей разные резоны приводить, а чтобы окончательно рассеять сомнения, говорит:

— Милостивая государыня Татьяна Александровна, явите божескую милость, позарез деньги нужны. Следует оплатить доктора, который пользует мою больную мамочку. — В голосе слезой играет. — Да вот поглядите, часики замечательные: фирма «Габю», глухие, фасон брегет. Двести тридцать рубликов в магазине на Никольской плачено. А мне и надо каких-то пятьдесят.

Бабка взяла часы, и тут вся ее подлая жадность заговорила, руки у нее так и заходили, а голос рассудка замолк.

А Тюкель свою линию гнет:

— Вот и мой вид на жительство, человек я хоть и впавший временно в несчастливые обстоятельства, но вполне порядочный.

Бабка цепочку с двери сбросила, с дорогим гостем в горницу прошла, села за стол, очки нацепила и читать вид на жительство стала — по слогам, иначе не умела. Прочитала, положила вид на стол. Говорит:

— На какой срок тебя интересует?

— Да всего, милая дама, Татьяна Александровна, на недельку!

— Под пятнадцать процентов «красненькую» дам, так и быть, уж человек вы обходительный!

Взяла с подоконника долговую тетрадь, записала в нее фамилию, заклад, срок и сумму. Дала Тюкелю расписаться. Часы и тетрадь на подоконник положила и отсчитала замусоленные бумажки. Одним словом, все, как заведено.

Тюкель из себя изображает галантного джентльмена, ручку поцеловал, что-то приятное сказал. И добавляет:

— Очень вы меня, любезная Татьяна Александровна, выручили в момент неудачный для моей судьбы. У меня случайно с собой бутылка мозельского, желаю отметить обоюдно приятную сделку.

И впрямь лезет в пиджачный карман, достает бутылку и шоколадку «Золотой ярлык».

— Позвольте, сударыня, за благополучие вашей персоны наполнить лафитники!

Старуха расчувствовалась, из шкафчика две рюмки достала, узловатым пальцем внутри провела, дунула в них и на стол поставила. И еще вынула вазочку с засохшим печеньем прямоугольной формы, на котором был оттиск двуглавого орла. Сказала:

— Печенье называется «Москва», двугривенный за полфунта в булочной Филиппова отдала. Шкуру с бедной вдовы содрать живьем готовы, гниды этакие!

Тюкель поднялся с самым торжественным видом, словно сидел не за убогим столом, а за пиршественным обедом в доме полицмейстера. Высокопарно провозгласил:

— Пусть, дражайшая Татьяна Александровна, ваш приютный дом всегда будет полной чашей, неистощимой для вас, божественная вы женщина. Ваши лучистые глаза сияют умом, народной сметкой и чарующей женской прелестью. За ваши грядущие успехи на жизненном поприще!