Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Старуха от умиления аж прослезилась и со смаком выпила. Потом еще и еще подымал рюмку и говорил облыжные льстивые слова этот злодей и мошенник. Старушку изрядно развезло. Вздохнула она:

— Эх, такой вы душевный человек! Как бы мне да такого сыночка. Все б ему по наследию оставила. А то горбишься, горбишься, а чего ради — и понять не умею.

Тюкель решил: пора действовать!

Он сказал:

— Такое печенье вкусное, если б к нему чайку горячего!

— Это я могу, сердечный ты мой! — отозвалась старуха. Она явно потеряла осторожность. Пошатываясь, отправилась в сени, чтобы вынести самовар на крыльцо, залить водой и растопить.

Только старуха из горенки, Тюкель вскочил со стула и стремительно подбежал к подоконнику, схватил свои золотые часы. Краткое мгновение поколебавшись, нырнул под кровать, где лежал толстенный слой пыли и стояло ночное судно. Тюкель, не разглядев, попал рукой в судно и разлил его. Увидал он и скрыню, которую выволок. Судорожно отодрал маленький замок — вместе с петлями, откинул крышку. На донышке скрыни, застеленном кусочком выгоревшего ситца, лежали заклады: три бедных золотых колечка, карманные серебряные часы-луковица, с полдюжины гнутых столовых серебряных ложек, нательный золотой крестик.

Тюкель, стоя на коленях, стал торопливо набивать этим добром карманы.

Когда он уже задвигал обратно скрыню и наивно полагал, что старуха еще не скоро чухнется, вдруг услыхал злой крик:

— Ты что, гниль болотная, вытворяешь?

В двери стояла с топориком старуха. Она вернулась, чтобы попросить любезного гостя настругать из сухого березового поленца щепок для растопки.

Старуха, видать, была отважная. Она с топориком бросилась на Тюкеля, залпом выпуская ругательства:

— Змей гремучий, ехидна зловредная! Почто под кровать ползал, яко аспид ядовитый? Украл уже чего, пес шелудивый, язва гнойная, червь гробовой? Сейчас городового крикну!

Тюкель выхватил вдруг из слабых старушечьих рук топорик да ка-ак хряснет ее по очкам промеж глаз, так топорик в лобной кости и застрял. Убийца и выдернуть его не пожелал.

Процентщица упала навзничь и с топором в голове.

Кровь хлещет фонтаном — жуть! А убийцу хоть и трясет всего, а все ж собирает что поценнее. Две тысячи ассигнациями нашел, которые старуха в старом чулке среди грязного белья прятала. Тетрадку с фамилиями закладчиков мелко порвал и в печку швырнул. (Скажу, что полиция не догадалась в печь заглянуть, позже сам убийца указал на бумажные обрывки, лежавшие среди золы.)

Без шума и хлопот покинул место преступления, а чтоб никто в дом не зашел, отыскал в сенях старинный винтовой замок времен Иоанна Васильевича и замкнул снаружи. Ключ положил в карман, хотел позже выбросить, да в суматохе запамятовал о том…

Мартынов, с неподдельным интересом слушавший товарища министра Сахарова, воскликнул:

— Ну подлец, ну ловкач! Пора, коллеги, выпить! А то горячая закуска стынет.

Лакеи сделали перемену блюд.

Соколову не терпелось отправиться на допрос Тюкеля. Он малость поторопил приятеля:

— Что дальше было, Евгений Вячеславович?

Сахаров продолжил:

— Дальше случилось то, что с неотвратимостью рока преследует преступников — несчастный случай. Тем вечером, когда Тюкель заливал душу в простонародном трактире Шустова, что на углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка, где в громадном зале на сотню столов под гармонь плясало человек сорок, вот как раз во время пляски убийца с ужасом спохватился: «Ах, где вид на жительство?» Стал у себя по карманам шарить — тщетно! И вдруг его словно жаром обдало: «Черт дери! У старой ведьмы-ростовщицы на столе забыл!» Что делать? Кумекает убийца: «Старуха одиноко жила, место там глухое. Кто и придет, увидит замок и подумает: дескать, старуха в отлучке. А я ключ не выбросил, вот он, тихо в дом войду и вид на жительство заберу. А может, еще чего ценное обнаружу. Старуха, поди, во все щели золота натолкала. Потом задами-огородами выйду на платформу Виндавского вокзала. И будто пассажир с прочими приехавшими смешаюсь, выйду на площадь Крестовской заставы, сяду на извозчика — и след мой простыл!»

Злодей весьма остался доволен своим планом, решил рискнуть.

Сахаров прервался, чтобы махнуть в рот водки. Пока он хрустел маринованным огурчиком, Соколов сказал:

— Преступники, словно женщины, в своих рассуждениях и планах в расчет берут только выгодные стороны предприятия. Они, как правило, не умеют и не любят взглянуть на предмет со всех сторон. Отсюда их неизбежные провалы, если, конечно, сыщик хорошо ищет. — Подбодрил Сахарова: — Ну, ваше превосходительство, что дальше было? Поперся он на место преступления?

— Да! Но убийца человек хитрый. Он решил все надежно обставить, без сучка-задоринки. Тюкель по летнему Указателю железнодорожных сообщений выяснил: варшавский поезд номер восемьдесят прибывает в половине одиннадцатого. Любезное дело! Загодя пришел задами к дому, вокруг тишина. В окнах старухи, понятно, темно. Поднялся на крыльцо, дверь своим ключом отомкнул. Зажег карманный фонарик, спокойно проник в дом. В горнице старуха на полу мертвая, лужа черной крови засохшей вокруг. Даже удивился Тюкель: откуда, мол, в столь тщедушном теле столько «кваса». Это «мясники» и прочие преступники на воровском жаргоне так кровь называют. Луч на стол направил, а там и впрямь — вид на жительство. Сунул убийца его в карман, стал повсюду лазить, золото искать — ничего нигде нет! Спешить прочь надо бы, скоро варшавский к перрону подойдет, но натура алчная свое взяла. Думает убийца: «Столько добра напрасно пропадет! Что я, зря рисковал?»

Собрал узел разных вещей, забрал даже ношеный старухин салоп — в потемках ничего толком не разобрать. Вышел осторожненько на воздух — тишина, народ в округе рано спать ложится, редко в каком окошке огонек светится. Только собаки где-то вдали гавкают да маневровые паровозы короткие сигналы подают — прекрасно! Взвалил Тюкель узел на плечи и задами вдоль путей пробирается к вокзалу — рукой до него подать. Все по плану удалось: забрался со стороны путей на дальний конец перрона. Варшавский литерный только-только подошел. Смешался Тюкель с пассажирами, вышел на площадь. Извозчики услуги предлагают. Уже взобрался на сиденье, как его по спине городовой похлопал, видать, что-то заподозрил: «Ваше благородие, извиняйте, нынче проверка — паспорт предъявите».

Соколов, с интересом слушавший историю, произнес:

— Так у него вид на жительство вроде самый натуральный?

— Это точно, Аполлинарий Николаевич! Он спокойно протягивает городовому, знает, что все приметы совпадают: возраст, рост, цвет волос и глаз. Городовой уже хотел отпустить пассажира, вдруг кровавое пятнышко свежее разглядел на паспорте. Думает: «Проверить тщательней никогда не вредит!» С хитростью говорит: