Валентин Лавров - Кровавая плаха

Сонька захлопала в ладошки:

— Как это благородно — представлять на театре. Играть Шекспира!

Поговорили так, поговорили, да вдруг Сонька к делу приступила. Заявляет:

— Михаил Аркадьевич, мне необходимо по деликатному делу отлучиться. Не затруднит вас за моей поклажей посмотреть?

— Буду как верный часовой охранять! — улыбнулся юнкер.

Спустя минут пять Сонька вернулась и говорит:

— Поезд к Клину подходит, тормозит. Страсть как кваса хочется, да боюсь от поезда отстать — он всего семь минут стоит.

— Какие разговоры! Квас принесу. Только уж теперь вы за моим чемоданом присмотрите! — крикнул юнкер и поспешил в буфет. Сонька для отвода глаз оставила свою поклажу висеть — там какие-то тряпки были, а сама подхватила чемодан юнкера и полным ходом — в другие двери.

Поймали Соньку недалеко от станции. Отвели в участок. Стали допрашивать. По документам она значится Симой Рубинштейн. Кричит, ногами топает:

— По какому праву вы меня задерживаете? Зачем мне этот паршивый чемодан нужен? В нем кроме мундира и пары рубах нет ничего. Я его взяла по ошибке вместо своего. Требую: верните мой чемодан!

Юнкер, по милости Соньки отставший от поезда, поверил этим словам. Просит полицейских:

— По ошибке девушка взяла мои вещи! Такие глаза не могут лгать.

Сонька дала подписку о невыезде из Клина, но с первым же поездом сбежала в Москву.

Что касается юнкера, то он последовал совету великого драматурга и в тот же год поступил в Малый театр, играл под псевдонимом «Решимов» и считался одним из ведущих актеров. Его имя украшает Театральную энциклопедию.

…До ушей Соньки дошла слава Решимова. Она посетила Малый театр, смотрела спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». Решимов исполнял свою коронную роль — Глумова. Сонька написала записку: «Великому актеру от его первой учительницы», вложила в громадный букет роз и вместе с золотыми карманными часами вручила бывшему юнкеру. Розы она купила, а часы в антракте сперла у какого-то генерала.

Но и Соньку эта история кое-чему научила: с поличным она уже никогда не попадалась.

Динкевич вошел в Сонькино купе с букетом цветов:

— Прислала тетушка, со своей клумбы! Она молит за вас Бога, графиня Софья Ивановна!

…У Соньки тряслись поджилки, каждый раз при звуке шагов в коридоре вагона у нее сжималось сердце: «Не за мной ли?» Но все на этот раз обошлось благополучно.

На площади Николаевского вокзала в Москве десятки! извозчиков предлагали свои услуги:

— Уважьте лошадок, барыня! За двугривенный с ветерком на край света домчим! Не конь — черт в упряжке! На ходу, право слово, искру из булыжников кажинный раз высекает. У него одна нога здеся, а вторая на Басманной! Садись, испытай себе в удовольствие!

— Гись, бестолковые! — раздался грозный посвист. — Милости прошу, графиня! — К барыне подлетела дорогой работы изящная лакированная коляска, запряженная парой сильных каурых жеребцов. На дверцах золотые вензеля «СТ», то бишь «Софья Тимрот». Провинциальный педагог даже заробел несколько.

Кучер в белой шляпе с высокой, раструбом, тульей, соскочил с козел, откинул ступеньки и помог барыне взойти вовнутрь. Это был давно разыскиваемый за воровство и мошенничество румынский подданный Хуня Гольдштейн. Лошадей он взял под залог в прокатной конторе.

Помог он подняться в коляску и Динкевичу. Последний сказал:

— Братец, поезжай-ка на Арбат. Там в номерах моя семья остановилась.

Часа через полтора, взяв уличных лихачей, продавцы и покупатели подъехали на двух колясках к большому двухэтажному дому с каменным цоколем и мезонином. На воротах блестела золотом табличка:

Графиня Софья Ивановна Тимрот

Гости с трепетом и восхищением разглядывали бронзу, фарфор, новые бархатные портьеры, глубокие мягкие кресла, кожаные диваны, старинные книги в шкафах, громадные картины на стенах.

Величественный дворецкий — его роль исполнял другой румынский подданный — Михель Блювштейн, для пущего эффекта натянул на голову громадный дамский парик и обильно посыпал его пудрой. Он басил, почтительно склоняя голову перед покупателями: v — А теперь прошу осмотреть сад с цветниками, оранжереей, хозяйственные постройки, конюшню на дюжину лошадиных персон. А вот у нас пруд с дивными карасями. Извольте заметить, сильно плещут хвостами. За прудом — живописные руины.

И вдруг он поднял глаза на Соньку:

— Простите, графиня! Его высочество граф сегодня утром прислали вам из французского Парижа телеграмму. — Дворецкий вынул из кармана старинного с золотым шитьем камзола колокольчик и позвонил:

— Анюта, телеграмму!

Тут же, молнии подобна, вылетела из дома девица лет пятнадцати в сарафане и кокошнике, персонаж опереточный. Это дочка Михеля исполняла роль сенной девки. На серебряном подносе она с поясным поклоном протянула барыне телеграмму. Сонька близоруко сощурилась, обратилась к Динкевичу:

— Окажите любезность, сударь, прочтите! Я лорнет в комнатах оставила.

Педагог с восторженным придыханием произнес: «Сонечка, в ближайшие дни состоится мое представление королю и вручение верительных грамот. Согласно протоколу обязан быть вместе с супругой. Немедля продай дом и выезжай. Целую, твой Тимрот».

…Через полчаса наша компания входила в помещение, украшенное вывеской «Нотариальная контора» и находившееся почти против женского Алексеевского монастыря. Их радушно приветствовал упитанный человек с копной курчавящихся волос:

— Графиня, какая честь моему заведению! Чем могу служить?

— Дом продаю.

— Да, я слыхал, что вы с мужем надолго уезжаете в Париж. Завидую вам, среди европейской культуры будете жить! — Нотариус повернулся к скромному молодому человеку, сидевшему в углу за бюро: — Дмитрий Петрович, пишите купчую крепость: год, месяц, число — прописью! — в такую-то нотариальную контору — укажите адрес! — явились лично мне знакомые графиня Софья Ивановна Тимрот, урожденная Бебутова, и…

Через час все формальности были закончены. Склонив седую голову, Динкевич тщательно отсчитывал Соньке все, что он нажил за свою честную нелегкую жизнь — сто двадцать пять тысяч рублей.

— Завтра после полудня можете въезжать в свои чертоги! — помахала графиня перчаткой новому хозяину. — Оревуар!

На другой день бывший педагог въехал в дом. Вся его семья зажила по-царски. Блаженствовали они еще с месяца два — до той поры, пока не явились настоящие хозяева — два брата-архитектора Артемьевы, сдавшие по газетному объявлению свой дом на тот срок, что ездили они в Италию.

Как догадался читатель, нотариальная контора существовала только несколько часов. Их, впрочем, вполне хватило, чтобы обмануть доверчивого провинциала. Роль нотариуса разыграл Инка Розенбанд, тоже бывший Сонькин муж и тоже разыскиваемый полицией. Помощника его исполнил некто Хрущов, прежде под судом и следствием не состоявший.