Светозар Чернов - Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

— Дядька Степан! Дядька Степан! — навстречу им откуда-то сбоку выскочили стайкой несколько девочек и загомонили, перебивая друг друга: — Вас казак разыскивает, Калистрат Ананович! Говорит, что вы ему нужны очень!

— Этого еще не хватало, — проворчал Фаберовский и, поблагодарив детей, ускорил шаг.

Теперь Артемий Иванович едва поспевал за ним и уже не мог говорить на ходу, чтобы не отставать. Казак Калистрат Ананович служил в окружной полиции у полковника Сукачева и то, что он заинтересовался Фаберовским, не могло предвещать ничего хорошего. Недоумевая, зачем они могли понадобиться здешнему держиморде, Фаберовский с Владимировым прошли по узенькой дорожке, протоптанной к своему дому, подслеповато смотревшему на них бельмами заиндевевших окон. Они встретились с казаком у отхожего места рядом с их избой. Это было внушительное сооружение, похожее на крепостной острог, обнесенный тыном из могучих бревен. Внутренность острога представляла собой дыру в земле, окруженную благородного желтого цвета ледяными откосами в форме вулканического кратера и начисто лишенную каких-либо приспособлений для помощи в поддержании тела над нею в требуемом положении. Калистрат Ананович вышел из нужника и пояснил, поправляя на боку шашку:

— Намедни у скопцов груздиков с омулечками переел.

— Гриб да огурец в жопе не жилец, — понимающе поддакнул Владимиров.

— Так что его высокоблагородие господин полицмейстер желают видеть вас, господин Владимиров, и вас, господин Фаберовский, завтра утром у себя.

Поляк закашлялся, а Артемий Иванович подобострастно закивал:

— Придем, непременно придем. Ведь так, Степан, да?

Казак удалился и Артемий Иванович выругался ему вслед. Он подождал, пока Фаберовский отойдет подальше, и проговорил:

— Вот, Степан, зря ты меня по голове поленом ударил. У меня примечено: стоит на моей голове вскочить шишке — и тут же у нас начинаются неприятности.

В мезонине, где они жили, было холодно и грязно. Немытая с осени посуда стояла рядом с печью высокой Вавилонскою башней, в мусоре, сметенном в красном углу под портретом розовой жабы, деловито шуршали мыши. Послав Артемия Ивановича с ведрами за снегом, Фаберовский сел у печки, стянул рукавицы и озябшими руками взялся разводить огонь. Выдвинув вьюшку, он нащипал лучины, ожигом расковырял засыпанные в загнетке угли, стоймя поставил в устье лучины, поджег их концы углем, добавил несколько поленьев и огонь разгорелся, засверкав красными отблесками в очках поляка. Заслышав в сенях тяжелое топанье Владимирова, Фаберовский поспешил зажечь фитиль, плававший в плошке с рыбьим жиром на полочке у косяка двери. Однако это не помогло. Артемий Иванович, засмотревшись на то, как поляк подвешивает над плошкой небольшой ситцевый абажур, запнулся о порог и ведра с грохотом покатились по полу, разбрасывая снег.

— Говорил же я тебе, Степан, — запричитал Артемий Иванович, сгребая веником снег обратно в ведра, — что начнутся у нас неприятности.

— То еще приятности, — флегматично сказал Фаберовский, бросив взгляд на розовую жабу в красном углу. — Вот завтра…

— А что завтра? Вдруг нас в Иркутск вызовут, а? — мечтательно проговорил Артемий Иванович, скидывая тулуп и ставя ведра со снегом на печь. — По части народного просвещения?

— Так, директорами гимназий, — хмыкнул поляк. — Чует мое сердце, отправит нас с тобою, пан Артемий, полковник Сухачев куда-нибудь до дальних улусов на казенные двенадцать рублей без дровяной торговли.

— Нет, на самом деле! Представляешь, уехать отсюда в Иркутск. Электрическое освещение, извозчики ездят по мостовым, люди в настоящий театр ходят. А еще лучше в Петербург! На должность в Департамент. А то и прямо к Государю! Фаберовский еще раз взглянул на жабу в бабском мундире:

— Как бы нас до другой стороны не отправили. — Ха! Да в той стороне и гимназии-то ни одной нет. — Медведям будешь преподавать латинский язык.

— Может, это по делу Рачковского, Селиверстов постарался? Расскажем ему все как есть, нам награду дадут.

— Как же, дождешься от дурака мешка с пряниками!

— А почему же и нет? — возразил Артемий Иванович.

— Из Якутска обратно за казенный счет без дела никого не возят!

— Да с чего ты взял, пан Артемий, что нас хотят куда-то отправить? Вздуют нас просто за перерасход дров по гимназиям.

— У меня никакого перерасходу, — возмутился Владимиров. — У меня гимназисты крепкие, им полезно для здоровья в холоде сидеть. Не то что твои барышни.

Артемий Иванович полез в печку и поворошил ожигом дрова, чтобы жарче горели. Он так старался, что из печки выскочил кусочек угля и упал на пол в передний угол.

— Гость будет, — заметил поляк. — Примета тутейшая.

Он оказался прав. Едва он соорудил в большой деревянной миске «кавардак», местное кушанье из пережаренных кусочков кожи, икры, желудков и брюшной части рыбы, и добавил в него змеиный корень, как в дверь ввалилась гурьба ребятишек и, громко топоча валенками, попросили, обращаясь к Артемию Ивановичу:

— Дядечка Артемий! Дядечка Артемий! Расскажите нам про страшное! Еще про Ваньку-Потрошильщика!

— Нам, детишки, и угостить-то вас нечем, сами гольный кипяток пьем, — приветил детей Артемий Иванович в надежде на то, что они уйдут.

Он бы и не прочь был рассказать про страшное, но поляк страсть как не любил его рассказы про Джека Потрошителя.

— А мы вам крендельков принесли! — хором отозвались дети, протягивая Владимирову кулечки со сладостями.

Артемий Иванович беспомощно оглянулся на поляка. Тот пожал плечами и завалился на свои полати, укрывшись меховым полушубком и отвернувшись к стене. Оба обитателя мезонина пользовались у детей в Якутске особой любовью. Несмотря на запреты высокопоставленных родителей, к ним в дом приходили даже дети высших чиновников, чтобы получить от молчаливого поляка какую-нибудь деревянную безделушку, которые он резал длинными вечерами ножом из кедровых брусочков, или услышать очередную сказку или новую удивительную историю из уст Артемия Ивановича. И они всегда получали желаемое. Особенно старался Владимиров. По первости в Якутске он всем без разбора принялся рассказывать про то, как он «в далекой Сибири» ловил рыбу подо льдом, и как злющие якутские медведи разбегались в разные стороны, едва он входил в лес, отчего прослыл в городе отчаянным лжецом и «вракуном». Все отказывались слушать его и тогда в детях он нашел себе благодарную аудиторию.

— Ну что ж, — гробовым голосом произнес Артемий Иванович, забирая у детей кульки с крендельками и высыпая их на стол. — Про страшное хотите? Ну так слушайте.

Дети в трепетном ожидании расселись по лавкам и на полатях рядом с Фаберовским.