Игорь Шприц - Синий конверт

— Налить? — предложил он Крафту, но тот отрицательно покачал головой.

Крафт не одобрял революционного увлечения вином, особенно при подготовке террористического акта. Он всегда повторял, что у идущего в террор должна быть трезвая голова, горячее сердце и чистые помыслы, чем снискал уважение некоторой части будущих боевиков. Вторая, большая, часть этому не верила и продолжала увлекаться вином и другими радостями жизни. Эту эпикурейскую фракцию возглавлял Гершуни.

— Ну, чем убивать будем? — спросил эпикуреец, переведя дух после бокала красного. — Динамита нет — исчез с этим придурком. Сделаешь сам или из пукалки твоей стрелять будем?

— Нет. — Крафт лязгнул барабаном нагана, взвел курок, ставя его в боевое положение. — Динамит я делать не стану.

— Боишься? — Гершуни не сводил с Крафта немигающих темных глаз. Этот его взгляд мало кто мог вынести, поэтому предпочитали соглашаться сразу.

Вместо ответа Крафт быстро приставил дуло нагана ко лбу Гершуни и, усмехаясь, начал медленно нажимать на курок.

— Усилие на спусковом крючке офицерского нагана всего три с небольшим фунта, — нравоучительно произнес Крафт, словно читая лекцию. — После этого следует выстрел и твои мозги летят в разные стороны. Вот тебе и пукалка… Боишься?

Гершуни побледнел, на лбу у него проступила испарина. Но в глазах светилось любопытство: видно было, что приток адреналина в кровь доставляет ему удовольствие.

— Боишься? — повторил Крафт. — Ну тогда прощай, трус! — и вхолостую щелкнул курком.

Гершуни на долю секунды замер, затем, как подброшенный, взвился с постели и с лету врезал Крафту кулаком в челюсть. Видно было по всему, что драться он умел с детства.

Мощный Крафт ошалел от ударов, которыми юркий Гершуни осыпал его с разных сторон с ловкостью кулачного бойца. Наконец Крафту удалось заключить Гершуни в объятия и прижать к полу. Но даже поверженный, Григорий не хотел сдаваться и попытался укусить Крафта за нос, чему тот с хохотом сопротивлялся.

— Никто не может безнаказанно называть меня трусом! — прохрипел Гершуни.

— Остынь! — Крафт разжал руки и встал с пола. — Все эти твои чудачества с динамитом — народовольческие сопли. Вот, смотри, что мне прислали!

С этими словами он открыл свой тайничок и вытащил промасленную тряпицу, в которую было завернуто оружие.

— Полюбуйся. — Крафт бережно достал два браунинга с обоймами, снаряженными отравленными пулями. — Дульная энергия — в три раза больше, чем у моей пукалки. Пуля и кобылу остановит. Чуть задел — и человека сразу валит на землю. Автоматический предохранитель, мягкий спуск и низкая ось канала ствола — кучность изумительная! Это настоящая революция в терроре! Конструкция проста до идиотизма, любой дурак разберет, смажет и соберет. Легкий, плоский, удобный — сам в руку так и просится!

— А где патроны? По одному, что ли, вставлять? — задал резонный вопрос Гершуни, близоруко обнюхав браунинг и прицелившись в портрет писателя Лажечникова, висевший на дальней стене.

Лицо писателя сразу приобрело трусливое выражение, но деваться ему было некуда, и он нахмурился из-под густых бровей, будто готовясь принять почетную смерть от свинца ради высокой литературной идеи.

— Патроны? — радостно засмеялся Крафт. — В этом все и дело! Ну-ка, найди их. Семь штук! Волк и семеро козлят! Они все здесь, внутри!

Аптекарь Гершуни крутил браунинг в руках, не желая признавать своего поражения. Он пытался отвинтить накладки, выдернуть затвор, тряс пистолет и стукал им по столу. Крафт тихо хихикал, наблюдая за попытками дилетанта разгадать головоломку. Наконец он не выдержал, отобрал игрушку:

— Учись! — и начал ловко разбирать оружие. Детали одна за другой ложились на подстеленную тряпочку. Последним Крафт выщелкнул магазин и вылущил из него семь тупорылых патрончиков. — Семь штук в рукоятке! Гениально! Джон Мозес Браунинг, бельгиец!

Увиденное действительно поразило воображение Гершуни. Он застыл, уставившись ничего не видящим взором на портрет Лажечникова. Он уже почти воочию видел, как вооруженный браунингом некто… скорее всего офицер… да, только офицер! Входит в приемную к… кому? Победоносцеву? Победоносцев офицеров принимает мало, у него толкутся все сплошь духовные лица. А что? Одеть парня в рясу — и вперед! Под рясой черта можно пронести! Впрочем, молодой в рясе неубедителен, тут седобородый нужен. Да и народ не воспримет убийство духовным лицом…

— Чего задумался? — Крафт стал собирать пистолет. — Видишь, головки у них другого цвета? Я туда стрихнину насовал. Для верности. Травить их всех, подлецов, как крыс!

Гершуни очнулся от грез:

— Стрихнин слабоват, тут в самый раз цианистый калий. Цианистого калия для теплокровного животного требуется совсем немного, да и действует он мгновенно.

— Стрихнин проверен, — упорствовал в своих заблуждениях Крафт.

— Я тебе сказал — цианистый калий! Кто здесь главный, ты или я?

— Главный здесь — террор.

— А после террора я!

Гершуни был непоколебим. Он все это придумал и не мог отдать свою любимую нарождающуюся Боевую организацию в чужие руки.

— Мне в голову пришла замечательнейшая мысль! — Гершуни вскочил со стула и кругами заходил по комнате. — Мы сможем отстреливать их как куропаток. Что делают охотники на крупную дичь? Приманивают ее. Мы их всех приманим!

— На что можно приманить министра внутренних дел?

— Да какая тебе разница — министр внутренних дел, иностранных, обер-прокурор Синода? Они все соберутся до кучи! И мы будем только выбирать, кого прикокнуть первым. Вот и твои новые пистолетики пригодятся, скорострельные и удобные. Я все-таки гений террора! Где на открытом воздухе обязательно соберутся все высшие царские чиновники, включая и царя? А? Угадай с трех раз!

— На параде?

— Нет.

— На вокзале?

— Нет! Вокзал крытый и охраняется.

— Сдаюсь, — сказал Крафт, заворачивая браунинги в тряпочку.

— На похоронах! Мы их приманим на труп!

Крафт, сидевший на корточках, опустился на пол:

— Гениально…

— Мы подстреливаем первого. На его похороны приходит второй — стреляем его. Дальше — третий.

— А потом?

— Потом — революция!

И Гершуни вместе с Крафтом, хохоча во все горло, пустились в обнимку в революционный пляс. Дворник, стоявший сбоку за окном, подивился услышанным звукам и на всякий случай сообщил околоточному о двух подозрительно хохочущих молодых мужчинах.

Околоточный, недолго подумав, занес эту информацию в графу «Содомия и мужеложество», благодаря чему до Медянникова ничего не дошло. Содомия проходила по ведомству духовному, а именно — через Святейший Синод.

У Департамента полиции уже имелся отрицательный опыт, когда батюшке ныне царствующего государя Александру III донесли о содомических увлечениях Петра Ильича Чайковского. Поморщившись, его величество брезгливо проглядели бумагу и августейшей дланью наложили резолюцию: «Задниц в России много, а Чайковский один. Дознание прекратить!»