Мэтью Перл - Тень Эдгара По

— Нет. То есть да. В смысле, он родня Наполеону, но не тому, от которого трепетала вся Европа. Видите ли, брат Наполеона — императора Наполеона — в девятнадцать лет солдатом попал в Америку, влюбился в богатую американку Элизабет Паттерсон и женился на ней. Вы встречались с ней на балу — она была в королевской мантии. У них родился сын, его назвали Жеромом в честь отца — на балу он представлял турецкого янычара. Когда этому Жерому не исполнилось и двух лет от роду, император Наполеон велел своему брату бросить молодую жену; брат повозмущался, побунтовал, да и покорился. Элизабет Паттерсон вместе с младенцем вернулась в Балтимор; император больше не считал родней ни ее, ни ее сына, своего племянника. Отныне оба стали отрубленной ветвью на горделивом семейном древе.

— Понимаю, — произнес я. — Пожалуйста, продолжайте, мосье Монтор.

— Преступники не стали бы искать поддержки у меня, официального представителя существующей власти президента Луи Наполеона. Зато они вполне могли обратиться к людям, некогда отвергнутым этой семьей. Да, именно так! — Монтор оживился, как будто осознал вдруг: вот оно, дело его жизни, почетная и святая миссия. — Да, сударь, это весьма, весьма вероятно!

— У вас есть карта Балтимора?

Монтор махнул в сторону полочки в холле. Взгляд переместился с меня на окно и дверь. Мои вопросы застали его врасплох, но сейчас он явно подбирал фразы для возмущенного заявления в полицию.

«Пусть себе подбирает», — подумал я, нашел и вырвал нужную страницу. По моим расчетам, я должен был успеть достигнуть вокзала прежде, чем Монторов донос достигнет ушей вашингтонских полицейских.

Действительно, кондуктор не проявил ко мне ни малейшего интереса. На всякий случай я устроился в последнем пассажирском вагоне, а чтобы лучше видеть окрестности, открыл окно — порывы холодного воздуха провоцировали недовольные взгляды попутчиков. Один персонаж сплюнул табачную жвачку в красноречивой близости от моих ботинок, но я лишь подобрал ноги.

Я высматривал признаки напряжения, изо всех сил боролся со сном, позволяя глазам закрыться не дольше чем на несколько секунд. Один раз какой-то мальчик выскочил на рельсы перед поездом, отважно ухватился за метельник (устройство, предназначенное для разгона овец, коров и свиней, могущих оказаться на железнодорожном полотне) и по нему пролез в первый вагон. Я встревожился, но убедил себя, что мальчик просто решил проехать без билета. Вскоре вид безрассудного юного «зайца» изгладился из моей памяти — я забылся коротким сном.

Я очнулся от жестокого толчка. Дернувшись, поезд стал сбавлять скорость — впереди был мост через лощину. Я вскочил и собирался уже спросить, в чем дело, но другой пассажир опередил меня. Суетливый кондуктор, явно из тех, что шарахаются от собственной тени, не мог вымолвить ни слова. Ответил за него хладнокровный механик:

— Поезд столкнулся с дилижансом. Из дилижанса выпали две женщины, обеим изрядно досталось. Дилижанс починке не подлежит.

Кондуктор проскользнул мимо механика и скрылся в следующем вагоне.

— Боже милосердный! — воскликнул другой пассажир, явно ожидая от меня аналогичной реакции. Я попятился к двери грузового вагона; дверь была заперта.

Не сводя глаз с механика, я мысленно ругал себя за эту непростительную оплошность — сон. Считанные минуты забытья — и уже не понять, наяву или во сне я слышал грохот и треск. Механик казался подозрительно спокойным для человека, только что ставшего участником катастрофы, в которой, возможно, погибли две женщины.

— Дилижанс починке не подлежит, — произнес механик и смутился, сообразив, что повторяется.

— А я вот не слыхал шума, — бросил я пробный камень. Вдруг все лгут? Вдруг скорость сбавили, чтобы полицейским ловчее было запрыгивать в вагон?

— Все это очень странно, мистер, — заметил экзальтированный пассажир, сидевший напротив. — Я тоже не слышал ничего необычного, а разве не у меня самый тонкий слух в Вашингтоне?

Реплика все решила. Я бросился к двери, а поезд тем временем продолжал снижать скорость.

— Эй, вы! Стойте! Что это вы задумали?

Механик схватил меня за локоть. Я вырвался, он потерял равновесие и споткнулся о саквояж. Экзальтированный пассажир дернулся было в мою сторону, но по выражению лица понял: удерживать меня бесполезно и чревато.

Я надавил плечом на дверь, она поддалась, я выпрыгнул и покатился по траве, устилавшей почти отвесный склон лощины.

«Потом, — думал я, — буду наводить справки о Бонапартах, о том, как десятилетиями они тихо и незаметно жили в Балтиморе. А сейчас нужно разыскать их». Из раннего детства мне помнились перешептывания отца и матушки о некоем скандале — он разразился задолго до моего рождения, но был связан с женитьбой брата Наполеона Бонапарта на самой богатой из балтиморских молодых красавиц Элизабет Паттерсон. Почти сразу «другой Бонапарт» вернулся в Европу, к дворцовой роскоши. Мне предстояло встретиться с американскими отпрысками легкомысленного императорского братца — с Жеромом Бонапартом, уже знакомым по маскараду, с его семьей и друзьями — и доказать всем, что мерзавцы, стрелявшие в Барона, существуют не только в моем воображении, а значит, я невиновен.

На тот момент я практически ничего не знал ни о семье балтиморских Бонапартов, ни об их чаяниях и упованиях — узнать пришлось, ибо на карту была поставлена моя жизнь.

Итак, американские Бонапарты и их отпрыски распространились по всему Балтимору. Нужды они не знали — семейство Паттерсон было очень богато, да и брошенная юная жена, Элизабет, получила от Наполеона изрядную компенсацию, так что бонапартовские резиденции росли в Балтиморе как грибы. Первый адрес оказался ошибочным, но прислуга, хорошенькая ирландка, достаточно часто открывала дверь людям вроде меня, чтобы без запинки назвать нужную улицу и нужный дом. И все-таки пришлось изрядно поплутать по разным кварталам и пообщаться с немалым количеством лиц, в той или иной степени причастных к Бонапартам, прежде чем отыскалась ветвь, на которую я возлагал особые надежды. Я говорю о внуках императорского брата, отвергнутых внучатых племянниках легендарного Наполеона и кузенах, как я наскоро прикинул, нынешнего президента Франции.

После случая в поезде я был уверен, что удачно оторвался от вашингтонских сыщиков, однако действовал с методичностью и медлительностью, в столь срочном деле поистине сводящими с ума. Опасно было показываться на улицах при дневном свете. Выскочив из поезда, я до ночи отсиживался в сырой лощине. Я весь продрог, но рискнул выйти лишь с наступлением темноты. До Балтимора я добирался в почтовой повозке, зарывшись в солому, бок о бок с полудюжиной слуг и сонным венгерским лоточником, который, наверное, видел тревожные сны, ибо методично пинал меня в живот подбитым гвоздями башмаком. Надо отдать должное кучеру — ни булыжники, ни проселочные колдобины не могли заставить его снизить скорость, так что по части быстроты я ничего не потерял.