Иван Любенко - Тень Азраила

Теперь маскарад был ни к чему. Отклеив усы, Ардашев снял сердари, засунул шапочку в карман брюк и переложил пистолет. Повесив одежду на руку, он остался в светлой сорочке, брюках и легких кожаных малеках.

Завидев хозяина, офицер поднялся и с грустной улыбкой, выговорил:

– А я, дорогой Клим Пантелеевич, решил к вам наведаться, правда, без предупреждения. Вот и бутылочку «Смирновки» с собой прихватил. Чертовски устал. Жара.

– Это правильно, что зашли. Нам есть о чем поговорить, – усаживаясь за стол, сказал дипломат. – А что это вы водку пьете из чайного стакана и закусываете изюмом?

– Привык, знаете ли. А разве найдешь здесь селедочку в горчичном соусе или соленые рыжики, заправленные прованским маслом? Приходится приноравливаться. Ничего не поделаешь, Восток.

– Сейчас мы это исправим.

Статский советник поднял глаза на Фероха и распорядился:

– Приготовь ширазский салат, торши, сур [126], бастурму и сыр.

– И второй стакан пусть принесет, – добавил Летов.

Ардашев перевел.

Слуга кивнул, исчез и тотчас же возник вновь с рюмкой и подносом, на котором было все, кроме салата.

– А вы, я смотрю, ходили куда-то? – хитро сощурившись, изрек подъесаул и разлил водку во вновь принесенные рюмки.

– Пришлось. Хотел посмотреть, что же случится со шведским консулом.

– Ах да! Надо же! Злодейское убийство. Слышал. Совсем недавно убили. Говорят, и повар погиб. Весь Тегеран только об этом и судачит. Ну, упокой, Господи, его душу грешную! – Офицер поднял налитый доверху стакан и выпил залпом. Этому же примеру последовал и Клим Пантелеевич.

Закусив бастурмой, подъесаул задумался. Посмотрев на хозяина дома, он спросил:

– Так что ж получается, выходит, вы заранее знали, что его застрелят?

– Подозревал, но не был уверен, – накладывая в тарелку торши как ни в чем не бывало пояснил Ардашев. – В особенности я не мог предположить, что убийцей будете вы.

– Я? – оторопело воскликнул Летов и застыл с вилкой в руке.

– Да, именно вы, – подтвердил статский советник и принялся закусывать.

– А с чего это, позвольте узнать, вы так решили? – выпрямившись на стуле, осведомился офицер.

– Все очень просто: когда вы стали палить из нагана, вы забыли снять с правой руки часы. Кроме вас, никто таким манером их здесь не носит. Кстати, – статский советник наполнил рюмки, – а таксомотор кто угнал? Полковник или его водитель?

Летов промокнул губы салфеткой, поднялся и сказал:

– У меня был непростой день, и я надеялся, что мы посидим, отдохнем, вспомним Ставрополь. Но не вышло. Разговор зашел слишком далеко. Простите, но я вынужден откланяться.

В этот момент появился Ферох с салатом. Видя, что гость уходит, он в нерешительности остановился перед столом.

– Как знаете, – безразлично проговорил Ардашев. – Однако не забудьте передать вашему теперешнему начальнику, что читать чужие письма нехорошо.

– Передам, не извольте беспокоиться, хотя и не совсем понимаю, о каких письмах идет речь.

Сделав несколько шагов, он обернулся.

– Я не обсуждаю приказы даже после их исполнения. Честь имею.

– Честь имею.

Подъесаул ушел. После него остались недопитая бутылка водки, грязная тарелка и неприятный осадок на душе. Где-то вдалеке послышался стук колес экипажа о каменистую дорогу и крики «боро! боро!». Это чарвадары гнали по улице упрямых мулов.

К вечеру, когда солнце перекатилось на запад, у дома Ардашева остановился автомобиль. Из него вышел полковник Кукота. Ферох отворил калитку и впустил гостя.

Военный агент остался на веранде, ожидая, пока лакей известит хозяина о его визите. Время тянулось медленно, и в пепельнице лежала уже вторая папироса. Полковник то и дело щелкал крышкой карманных часов. Под правым глазом у него била едва заметная, точно маленькое сердце, жилка.

Ардашев появился лишь через пятнадцать минут. Он кивнул и сел в кресло напротив. Стол был чист, и Ферох не прислуживал.

– Я слушаю вас, господин полковник, – тихо изрек статский советник.

– М-да, – потянул полковник, – а вы сегодня не особенно гостеприимны.

– Как я понимаю, вы прибыли сюда совсем не для того, чтобы обсуждать черты моего характера, не так ли?

– Да-да, конечно… Я понимаю вас. Но и вы лучше меня знаете, что в разведке не бывает друзей; верить никому нельзя, а «честное слово» – пустой звук.

– Еще совсем недавно вы говорили иначе…

– О чем вы, Клим Пантелеевич? Мы ведь пробовали друг друга на твердость. Слава богу, что и ваши, и мои зубы остались целы. Но, согласитесь, – нервными толчками он затушил третью папиросу в пепельнице, – очень хочется читать чужие мысли, или, по крайней мере, письма. К тому же мы с вами давно не целомудренные гимназистки, а ваши шифрованные телеграммы отнюдь не billet doux [127].

– Насчет писем это вы верно заметили, в особенности, если они личные.

– Ну посудите сами, – взмахнул руками Кукота, – откуда я мог знать, что вы не используете домашний адрес для связи с Певческим мостом?

– Резонно, – нехотя согласился Ардашев. – Однако вы ошибаетесь, если думаете, что завербованный вами телеграфист-шифровальщик останется на своем месте. Это же касается и господина Красноцветова. Вам прекрасно известно, что согласно внутренним циркулярам МИДа дипломатам запрещено сотрудничать с военной разведкой.

– Господи! А что, у нас есть какая-то другая?! Одиночки вроде вас не могут составить конкуренцию нашей отлаженной годами структуре. Мы – везде. Мы – по всему миру. И я не знаю, станет ли вам легче, когда вы сломаете жизнь этому несчастному телеграфисту, который, находясь вдали от родины, получает сущие гроши. А консул? Что ожидает его семью?

– А не кажется ли вам, господин полковник, что вы слишком много на себя берете, вторгаясь в дела другого ведомства? Не вам судить, как МИД решит разобраться с теми, кто нарушает существующие правила. И давайте на этом прекратим бессмысленный спор.

– Помилуйте, Клим Пантелеевич, так ведь никакого спора и нет. Это лишь мои скромные суждения. Если хотите – мысли вслух. И все-таки вам действительно угрожала опасность. И мы ее предотвратили. И как это ни печально звучит, но вас могла ожидать участь кровавого злодея Байкова. Стоило им только узнать, что вы встречались с фотографом из адлие – вас бы не стало. Да шутка ли? Магнус Хольм выронил подаренный женой портсигар на месте преступления, а ничего не подозревающий фотограф добросовестно снял его на карточку. Для вас – удача, а для шведа – смертный приговор. Кстати, вы ведь сами запрашивали Певческий мост на предмет его устранения, разве нет? А мы все сделали за вас.

Полковник закурил новую папиросу и сказал:

– Простите за цинизм, но когда я читал вашу шифровку, я никак не мог понять, почему шведский консул (с его связями и возможностями в правительстве и судебной палате) не настоял на уничтожении негатива? Так ведь просто: забери пластину, и все. Хотя в принципе ответ ясен: его сгубила излишняя самоуверенность.