Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

— А король? Почему он не придет защитить нас? Нам дали двадцать лет на то, чтобы…

— Король Мануэль?! — выдохнул господин Давид. — Он трус, но он не дурак. Он знает, что, пошли он войско нам на помощь, толпа возжаждет и его крови. Народ ненавидит его почти так же сильно, как евреев. Он позволит восстанию прогореть и потухнуть самостоятельно, а затем снова возьмет город в оборот.

Мы прижались друг к другу в молчании. О дяде я не смог рассказать: это откровение стало бы подтверждением того, что он никогда не вернется ко мне.

Я не мог довериться новому христианину раньше, чем узнаю как можно больше об обстоятельствах убийства. Я спросил:

— Вы ничего не слышали о судьбе отца Карлоса и Диего-печатника? — Давид помотал головой, и я добавил: — А Самсон-винодел?

— Ни слова, — ответил он.

Мои глаза привыкли к полумраку. Мы находились у подножия винтовой лестницы. Сверху сквозь решетку проникал приглушенный свет. Внезапно я различил наверху лицо: кто-то был на верхнем пролете лестницы. Я бросился вперед. Схватил ногу. Заглушил ладонью крик. Это была девушка. Она вырывалась, но я держал ее всей силой владевшего мной страха.

— Стой! Я не обижу тебя! — сказал я ей.

Она еще немного поборолась, но вскоре затихла, успокоившись. Я почувствовал тепло дыхания на руке.

— Будь она проклята! — шепотом прокричал хазан.

— Нам в любом случае нельзя здесь оставаться, — возразил я. — Мы слишком близко к Россио. Идите первым, я встречу вас у Porta de Santa Ana , ворот Святой Анны. За монастырем, у подножия холма, растет огромный одинокий дуб. Ждите меня там. Я не дам ей закричать, пока вы не выберетесь. — Теперь я отчетливо видел своего товарища. Из-под его плаща выбился край молитвенного покрывала. — И ради Бога, выбросите свой талис .

— А как же ты? — забеспокоился он.

— Вы уже спасли меня. Остальное я сделаю сам. Я, наконец, осознал, что происходит, и я выберусь. Только избавьтесь от покрывала.

— Не могу, — ответил он, пряча талис обратно под плащ.

— И вы считаете Иакова-портного безумцем? Смотрите, я жду вас за воротами Святой Анны. Вперед!

Господин Давид замер, словно собираясь что-то сказать, затем сжал мою руку и выскочил за дверь.

Сила и страх порождают эмоцию, цвет которой не похож на другие. Сжимая в тисках объятий девушку, я ощущал свое тело серебряным, отражающим свет, вне любых ограничений.

— Я отпущу тебя через минуту, — сказал я ей.

Она жарко дышала. Как только я отпустил ее, она выпрямилась и притянула мои пальцы к губам. Ее язык, словно прося о близости, порхал по моей ладони, обозначая дорожки страсти вдоль большого и указательного пальцев. Ладонь легла на мой орган. Сжала его с любопытством. Звук нашего прерывистого дыхания задавал ритм танцующим языкам. Мы были два невменяемых грешника, слившиеся в объятиях в лестничном колодце, вокруг которых бушевало пламя погрома. Она взяла меня за руку и прошептала:

— Наверх.

Может ли тело жить своей жизнью, отдельно от разума? Как мог я позволить ей увести меня наверх после того, как видел тело дяди? Или секс несет в себе и исцеление, до сих пор не принятое нами?

Я вошел следом за ней в комнату, затененную опущенными шторами. Дверной замок щелкнул, словно засов из сна. Нас с ней разделяли полосы света, льющегося из окна. Отсюда я увидел, что мы были в переулке в каких-то пятидесяти пейсах от площади Россио, на границе Мавританского квартала. Крики слышались будто сквозь плотную ткань. Мое сердце пропустило удар: перед глазами встало горящее лицо господина Соломона. Только вот у него были изумрудные глаза дяди Авраама. Пустые, холодные, они смотрели сквозь меня. Слишком много смертей, слишком много крови. Девушка гладила меня по руке, стоя за спиной. Я повернулся, чтобы поцеловать ее в губы, но она отклонилась, разжигая мою страсть дразнящими прикосновениями, кружа голову ожиданием, прячась в полумраке. Она застонала, когда я дрожа от нетерпения притянул ее к себе и принялся ласкать мочки ушей. Будто намечая контуры самой тьмы, я обхватил ее за плечи, исследуя языком упругие холмики грудей, врываясь все глубже в теплый влажный мрак, пока она не начала задыхаться от сладких стонов и сам я не взорвался, беспомощно падая в бездонную пропасть.

Она вычерпала меня до дна сводящими с ума едва ощутимыми прикосновениями теплого языка, погладила по щеке.

— Мыться, — донесся до меня чуть слышный шепот.

Я лежал в постели, когда щелкнул замок. Быстрые шаги по лестнице.

— Marrano ! — донесся снизу ее крик. — В моей комнате еврей!

Я кое-как завязал шнурок на штанах и распахнул шторы. Она стояла внизу рядом с повозкой, в окружении людей в плащах, и указывала в мою сторону. Я схватил сумку и выскочил на лестничную площадку, пересек крышу, соскользнул на веранду на другой стороне дома. Крики за спиной придавали прыти. Я бежал по черепичным крышам, мчался по желобам. Голоса из квартиры внизу доносились до слуха порывами ветра. Край последней крыши возник неожиданно, словно захлопнулась книга. Камни мостовой виднелись в добрых двенадцати метрах внизу. От следующей крыши меня отделяли двое мужчин.

— Стой, еврей!

Я обернулся, готовый сразиться хоть со всеми христианами разом. Молодой длинноволосый дворянин неуклюже спустился по крыше. Он был высок, худощав и обладал худым лицом с выдающимся, высокомерно задранным подбородком. Его желтые рейтузы были забрызганы кровью, напоминая чем-то дьявольский манускрипт. В его длинной, изящной ладони лежал хлыст.

«Юный охотник тщится показать свою силу перед друзьями и родственниками, — решил я. — А я стану жертвой его высокомерия». Ожидая его, я нащупывал ступнями опору. Он остановился в двадцати шагах и ошеломленно посмотрел мне в глаза. Я ощутил странное превосходство над ним.

— Это будет хорошим развлечением, — заметил он с деланной непринужденностью.

Он напрягся и сложил хлыст дугой, затем с криком выбросил его вперед. Кончик хлыста щелкнул у моих ног. Вырвал два куска черепицы. Жалобный стук осколков о камни внизу, послышавшийся через мгновение, вызвал на его самодовольном лице удовлетворенную гримасу.

Возбуждение призрачным потоком поднялось от пяток к груди и ударило в голову: низошло Божье благоволение. Я вцепился в него мертвой хваткой.

— Говорят, если огреть еврея посильнее, можно услышать звон золота у него меж ребер, — сказал он с ухмылкой. — Я собираюсь выяснить, так ли это.

Это была легенда, выросшая из горькой правды: евреям, изгнанным из Испании в 1492 году по христианскому летоисчислению, запретили брать с собой какие бы то ни было ценности. Десятки тысяч изгнанников, пересекавших границы Португалии, решились глотать монеты.