Виктор Полонский - Главная роль Веры Холодной

– А там не скучно, – сказал Владимир, когда они возвращались домой. – Интересные люди.

– Да, очень интересные, – согласилась Вера, вкладывая в свои слова особый смысл.

На следующий день по выходе из квартиры Вера увидела Жеравова. Тот как раз поднимался по лестнице, опираясь на массивную трость. Раньше его Вера с тростью никогда не видела.

– Знаете, а мы завтра Сергея Федоровича хороним, – сказал он, холодно поздоровавшись с Верой. – Помните Сергея Федоровича, с которым я вас в воскресенье в клубе познакомил? Бутюгин его фамилия.

– Помню и читала про него в хронике. – Вера отнесла холодность соседа за счет плохого настроения или разболевшейся ноги (трость же) и не стала обижаться. – Это так ужасно!

– Да, и не говорите. – Жеравов грустно покачал головой. – Никак отойти не могу. Убили человека ради каких-то пятидесяти или ста рублей! Ох, люди, люди… Вот, Вера Васильевна, сам с тростью теперь хожу, без нее как-то боязно. В ней клинок спрятан, в случае чего будет чем защититься… Надо же, какой инженер был! Жаль человека, и проект тоже жаль. Проект по улучшению работы Либаво-Роменской железной дороги, над которым работал Сергей Федорович, остался незавершенным. Теперь кому-то придется вникать да заново все начинать…

Вера так и не поняла, чего больше жаль соседу – убитого коллегу или незавершенный проект. Но раздумывать над этим было некогда, да и незачем.

– Убийцу еще не нашли, Виталий Константинович? – на всякий случай спросила она.

– Где там! – махнул свободной рукой Жеравов. – И вряд ли найдут. Сделал свое черное дело и растворился, яко тать в нощи. Впрочем, почему «яко»? Тать он и есть, самый настоящий тать! Вы, Вера Васильевна, поскольку одна много ходите, завели бы револьвер. Есть дамские модели, которые можно носить в любой, даже самой маленькой сумочке…

– Мало носить, надо еще и быть готовой выстрелить, – ответила на это Вера, но мысль о небольшом револьвере показалась ей привлекательной – необязательно же стрелять, можно просто напугать, если потребуется.

В кондитерскую Вера приехала без пяти час. Вшивиков уже был там, сидел за столом и что-то писал в блокноте. Увидев Веру, быстро сунул блокнот с карандашом во внутренний карман пиджака и поднялся.

Подняться-то поднялся, но не усадил, стула не пододвинул. Манеры у Вшивикова вообще оставляли желать лучшего, будто и не отставной офицер, а охотнорядский приказчик. Впрочем, приказчики бывают разные, и офицеры тоже. У Веры представление об офицерах было несколько идеальным, «столичным». Не все же такие, как Немысский, бывают и попроще. К тому же Вшивиков выглядел как-то не так, как обычно. Держался скованно, смотрел напряженно, явно не мог понять, чего от него потребует Вера, и эта неизвестность его беспокоила.

Неторопливо подошедший официант, больше похожий на полового – прямой пробор, косоворотка, холщовые портки, заправленные в скрипучие сапоги, – принял заказ и столь же неторопливо ушел. «Летать» у Пелевина не было принято, так же как и чрезмерно угодничать. Все по-простому, кроме ассортимента. Одного кофе девять сортов, ну а пирожных так вообще немерено. Вера заказала себе сладкое суфле с брусничным вареньем и кофе, а Вшивиков спросил косушку [61]водки и пирожков с мясом и луком – единственное мясное блюдо в здешнем меню.

– Александр Никитич, расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о князе Чишавадзе, – попросила Вера, как только официант ушел.

– Какого рода сведения вас интересуют? – нисколько не удивившись, уточнил Вшивиков.

– Все, что вы можете рассказать. В том числе и слухи с домыслами, – ответила Вера и сочла нужным добавить: – Я ни в коем случае нигде не стану ссылаться на вас, можете на этот счет не беспокоиться.

– А хоть бы и стали, – усмехнулся Вшивиков. – За ненаписанное да ненапечатанное нет ни спросу, ни ответа. Слово что воробей. Вылетело – и нет его. Чишавадзе, значит, интересуетесь? Ну так слушайте. Родился наш Ираклий Автандилович в Тифлисе, но вскоре после его появления на свет батюшку его зарезали в пьяной драке. В тех краях во время ссоры принято не за грудки хвататься, а за кинжалы, поэтому редко какая ссора без убийства обходится. Похоронив мужа, мать Ираклия Автандиловича вернулась на свою родину, в город Саратов, где вскоре тоже скончалась. Князя и его сестру вырастила бабка, добрая женщина, которая во внуках души не чаяла и всячески их баловала. По заботе и урожай, дети выросли хуже некуда, своенравные, избалованные, ленивые. Я почему так подробно рассказываю? Потому что сам не раз слышал от князя горькую историю его жизни в подробностях. Подробности я опускаю, поскольку вам, наверное, не очень-то интересно, в каком возрасте князь Ираклий Автандилович начал тайком запускать руку в бабкину шкатулку с деньгами или когда он начал ходить по борделям. Дела давние, успели уже травой порасти. Вас же больше настоящее интересует, нежели прошлое? Я правильно понимаю?

– Меня интересует все, – повторила Вера, – но о детстве князя можно сказать и вкратце, в общих словах. А то до вечера не закончим.

– Помилуйте, – фыркнул Вшивиков, – в четверть часа управимся. Чай, не про Бонапарта рассказываю. Окончив гимназию, князь приехал в Москву и поступил на исторический факультет, но проучился всего несколько месяцев. Подделал чей-то вексель, причем на крупную сумму, был скандал. До суда не дошло, бабка возместила ущерб, но из университета князя исключили. Это, так сказать, официальная версия. Сам же князь утверждает, что его оговорили и этот оговор вскоре открылся, потому и суда не было, а из университета его исключили по другой причине – за слишком смелые взгляды, которых он по молодости лет не думал скрывать. Если послушать князя, так все окружающие только и мечтают о том, чтобы половчее его оговорить, так и стараются. Кто в лжесвидетельстве обвинит, кто в мошенничестве, а кто и в воровстве. Короче говоря, стараются как могут, но доказательств ни у кого не оказывается, поэтому князю все нипочем. Как с гуся вода.