Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

– У тебя никогда не было такого чувства, будто лишь то, что связано с детством, кажется эталоном красоты, любви и нежности?

– У меня оно и сейчас есть, – отозвалась Вера и удивилась сама себе: ее душа рвалась поведать Платону о самом сокровенном. Она попыталась остановиться, но не смогла, и, отбросив сомнения, продолжила: – Я знаю, что так оно и есть. Я была полностью, абсолютно счастлива, пока был жив папа. Он до сих пор снится мне, я уже не вижу его лица, но слышу родной голос, он говорит о том, как любит меня и гордится мной, и я просыпаюсь счастливой…

– Я его понимаю, – признался Платон, – ты – красавица и умница, надежда и любовь всей семьи.

– Нет, надежда семьи – моя средняя сестра, – мягко поправила его Вера, – наша мама совершенно уверена, что имена ее дочерей полностью соответствуют тому, что они должны принести семье. Надежда – самая красивая из нас троих. Ее оптимизм и жизненная хватка как раз и дают семье надежду, что она отыщет выход из любого самого немыслимого положения и всегда добьется успеха. Любовь – моя младшая сестренка, на самом деле – сердце всей семьи. Она просто любит нас всей душой, ничего не требуя взамен. Меня же зовут Вера.

– Что же это значит?

– Я – добытчица, верная и преданная. Опора матери и сестер. Рабочая лошадка.

– Ну, только не рабочая, если уж ты так хочешь, то самая породистая и красивая из всех лошадок, но, по-моему, ты – все сразу: и надежда, и любовь, и вера. Ты – совершенство, поэтому не можешь быть чем-то одним.

Как же с ней случилось это чудо? Вера лежала в объятиях мужчины, которому сегодня в храме доверила свою жизнь и судьбу, и смотрела в бесконечное небо. Она слушала полные восхищения слова, и ей чудилось, будто и сердце ее уже тоже отдано Платону, и теперь она принадлежит ему полностью, без остатка. Муж теснее прижал ее к себе и повернулся на бок, теперь их лица оказались рядом, и когда губы Платона накрыли ее губы, она растаяла. В этом поцелуе не было требовательности и напора – только нежность. Вера затерялась во времени. Сколько длился поцелуй? Несколько мгновений или часы?.. Не было ничего до, и ничего после, не было даже мира вокруг, остались лишь теплые губы ее мужа…

Они лежали рядом под россыпью звезд, и месяц серебрил русые волосы Платона, а его глаза стали совсем темными, почти черными. Муж нагнулся к ее лицу, как видно, стараясь понять, что же она чувствует, и тихо спросил:

– Можно мне посмотреть на тебя?

Вера кивнула, сейчас слова казались ей лишними. Все исчезло – страхи, принципы, обязательства, даже ее мучительная любовь к лорду Джону. Больше ничего не осталось, кроме объятий этого мужчины. Платон потянул вышитую гладью оборку платья, и ночной ветерок коснулся ее плеч и груди, а еще через мгновение жаркие губы мужа заскользили по ее телу. Они жгли, как уголья, а от них загоралась жаром ее кожа. Платон целовал ее плечи, надолго припал к ямочке под горлом, поглаживая ее языком, потом соскользнул вниз и по очереди поцеловал соски. Он целовал левый, а правый нежно гладил, а следом – наоборот Вера пылала, такой она себя еще не знала. Кожа ее откликалась на легчайшие прикосновения, сердце стучало, как безумное, а дыхание сбивалось.

Теперь ее горячили поцелуи нетерпеливого любовника, и Вера стала на них отвечать. Не отрываясь от ее губ, Платон потянул вверх подол лавандового платья. Он гладил бедра жены, распаляя в ней в ней томный жар, и когда его ладонь скользнула выше, Вера выгнулась ему навстречу. Теперь за нее решало тело, а оно требовало лишь одного – полного единения.

– Да? – спросил Платон, целуя маленькое розовое ухо.

– Да, – просто ответила его жена.

Рванув на себе рубашку так, что отлетели все пуговицы, и одним движением стянув остальное, он упал на белеющее в свете луны тело Веры. Мучительно медленно прокладывал он цепочку поцелуев по ее животу, а когда прижался губами к лону, жена закричала и забилась. Платон приподнялся и сильным толчком вошел в трепещущую глубину. Жгучие волны экстаза пробегали по телу Веры, удесятеряя его страсть. Их единение оказалось упоительно ярким и мощным, как вспышка молнии.

Вера не открывала глаз, боясь разрушить эту близость. Всей кожей чувствовала она мужа, он грел ее, закрывая собой от ночной прохлады. Ей показалось, что Платон заснул, и она удивилась, услышав его шепот:

– Спасибо, дорогая, за царский подарок. Обещаю, что ты никогда не пожалеешь о своем решении стать моей женой.

– Я и не жалею, – отозвалась она, – я рада всему.

Платон помедлил мгновение, всматриваясь в разрумянившееся от страсти лицо своей жены, а потом поцеловал ее. Это вновь был полный тихой ласки бесконечный поцелуй, он обещал долгие годы нежности и тепла, и Вера отвечала мужу. Она опять потеряла счет времени и удивилась, когда Платон подхватил ее вместе с покрывалом и понес в спальню:

– Ты там простудишься, – заботливо заметил он, укладывая жену в постель. – Ветерок подует на разгоряченную кожу, и можешь заболеть.

– Я никогда не болею, – успела пробормотать Вера и поняла, что уже скользит по краю сна. Самый важный день в ее жизни закончился упоительным наслаждением, забравшим все силы. Она вздохнула, повернулась на бок и мгновенно заснула.

Утро нагрянуло к ним слишком рано. Солнце косыми столбами пробило оконные переплеты, расчертило на старом паркете яркие квадраты, а потом добралось и до брачной постели. Первым коварный луч коснулся лица Веры. Она приоткрыла глаза и тут же зажмурилась, повернулась к солнцу спиной, спасаясь в полутени, и уперлась в твердое плечо Платона.

– Ты проснулась? – прошептал ей муж, не открывая глаз.

– Да, а как ты догадался? – засмеялась Вера, и тут же поняла, что впервые сказала Платону «ты».

Это заметила не только она. Супруг тут же открыл глаза, и по их радостному блеску она поняла, что ее порыв оценен по достоинству.

– Спасибо, – просто сказал он и поцеловал Веру, а потом, смеясь, потянул с кровати: – Поспешим, ведь внизу нас ждет завтрак и твой свадебный подарок. Я думаю, нам лучше поторопиться, если мы, конечно, не хотим, чтобы подарок съел завтрак.

– Как такое может быть? В первый раз слышу такую загадку!

– Хочешь узнать отгадку – собирайся. Твоя амазонка в шкафу, а я помогу тебе одеться.

Вера давно уже не носила амазонку, как, впрочем, и не ездила в дамском седле, но представить себя сегодня в мужском костюме рядом с молодым мужем она не смогла. Хотелось быть очень красивой, поэтому она потянула из шкафа черную суконную юбку и голубой бархатный жакет. Платон помог ей одеться, потом сам расчесал распущенные волосы жены и непочтительно связал их французским шарфом, изображавшим вчера фату. Последними он натянул на ноги жены сапожки для верховой езды, но прежде чем надеть каждый из них – так долго целовал ее пальчики, что Вера уже подумала, что сегодня они кататься, точно не поедут. Но она ошиблась: муж отпустил ее.